Татьяна Иванько - МилЛЕниум. Повесть о настоящем. Том 4

Всё так хрупко. Я терял Лёлю столько раз, я знаю, каково без неё, и рисковать потерять её опять… я готов на что угодно, только бы она была рядом.

И всё же, я радуюсь, эгоизм никогда не умрёт в человеке, Стерх этим посланием сдал мне козыри в руки. Как до сих пор каждой своей придиркой Алёша подталкивает её ко мне. Они оба сделали больше, чем могли сделать все мои мольбы и любые ухищрения. Как Лёле не любить меня, когда с двух сторон её осаждают ревнивец и интриган… Мне стало даже весело. Хороший сегодня день.

Сегодня сухо, подморозило за ночь, под ногами похрустывает ледок – вчерашний дождь замёрз, впитавшись с асфальт, в его трещинки и поры. Пахнет влажным холодным дымом, висящим в воздухе по всему городу – жгут последние листья. Большие и маленькие кучки могилками прошедшего лета дымятся, сообщая атмосфере особенный неповторимый аромат поздней осени. Я люблю этот запах, запах угасающей жизни перед наступлением кристальной зимы…

Со мной гуляла сегодня Люся, обычно немногословная и спокойная, обычно она рассказывала о работе, о Стёпе, иногда мы шутливо обсуждали Милу или наших мужей и их проделки. Но сегодня вдруг расплакалась:

– У Юрки роман с медсестрой!

Оставив ручку, коляски я обняла Люсю:

– Это, может быть сплетни, Люся, не верь! – сказала я, понимая, что Люся не стала бы говорить, если бы не была уверена. Это Мила могла болтать, Люся – другое дело. Поэтому я сказала: – Ты поговори с ним, в вашей паре всегда было взаимопонимание и любовь…

– Взаимопонимание? – Люся посмотрела на меня, переставая плакать. – Это мы такое впечатление производим?! – она усмехнулась кривовато своими красивыми губами. – Это не взаимопонимание, это моё понимание и снисходительность к его «мелким слабостям», как он говорит. И я мирилась бы и дальше, если бы… Ох… – Люся отвернулась, хмурясь и бледнея. – Она звонит мне и требует, чтобы я отпустила Юру, чтобы они могли быть счастливы вдвоём! Так нагло не вела себя ещё ни одна!

– Ни одна? – удивилась я. Получается их много?..

– А ты что думаешь? – спокойно сказала Люся, слёзы уже высохли совсем, она смотрит на меня взросло, будто она старше меня на несколько лет. И смотрит так, будто злится, будто я виновата в чём-то перед ней… – Ты думаешь, только Лютер знаменит тем, что перетрахал всех шлюшек и нешлюшек в Склифе?!.. Один Серёжка Милкин приличный ещё тип, может и позволяет себе, но всё по-тихому… Все они, хирурги… – она небрежно махнула рукой, – тем более скоропомощные, как твой, что ты хочешь… стрессы и ощущение себя богом очень способствует разврату. Это они не выступали давно… – она будто потухла. – Я так устала, Лёль…

– Причём тут хирурги? Я тоже хирург… – я попыталась оборонить сразу всех.

– Ты… да это совсем другое. И что ты сравниваешься, Господи?! Тоже мне… – скривилась Люся пренебрежительно, намекая, конечно на мой пол.

Я слушала её и не верю ушам. Запертая в свои переживания и проблемы я не замечаю мира вокруг. В то, что Лёня так же ведёт себя, как говорит Люся мне трудно поверить, но, может быть, я не вижу, потому что не хочу видеть?

– Я уйду от него, – продолжает Люся. – Пусть она получит его со всеми его проблемами. Она думает, он подарок небес? Вот и пусть ест его теперь с кашей…

– Боже мой, Люся… а ты…

– У меня ещё год ординатуры, доучусь и поеду до дому, как у нас говорят. А пока пойду жить в общагу, в ясли устрою Стёпу. В свою комнату пустишь меня?

– Господи, Люся…

– А кстати, чем у Лёньки кончилась та история с Олей и ребёнком? Он алименты платит или участвует? Как ты простила-то его?.. хотя вы тогда… Я не смогла бы, наверное, так гулять – одно, а ребёнок…

– С ребёнком… – я даже забыла, так давно это всё было, так далеко сейчас от меня. – Не его ребёнок. Она обманывала. Замуж вроде вышла уже.

Люся рассмеялась невесело:

– Во как! Уметь надо! А мы-то лохушки провинциальные…

И вот тут появился Лёня. Он шёл к нам, немного бледный и, очевидно, во власти каких-то пока мне непонятных злых эмоций, потому что прятал сверкающие глаза, он сверкал ими издали, когда только увидел нас, но приблизившись, погасил взгляд. При Люсе не хочет ругаться или просто передумал? Или мне мерещится, что он хотел ругаться?..

Заплакал Митя и я затрясла, качая, коляску, глядя на мужа:

– Ты что?

– Темно почти, решил встретить вас, – сказал он, но, будто, сквозь зубы. – Привет, Люсинда.

– Привет-привет, – блёкло улыбнулась Люся. – Я пойду, ребята, замёрзла. Да и свекровь не любит, если я вовремя не прихожу домой.