Юлия Ковалькова - ~ А. Часть 2. Найти тебя

Пользуясь заминкой, Сечин успевает ловко протолкнуть меня в вертушку дверей и выводит на крыльцо.

– Куртку застегни, – говорит он, а меня буквально начинает трясти. В голову приходит, что я еще могу обмануть его, если сейчас на его глазах вызову себе такси, сяду туда и, доехав до ближайшей развязки, попрошу водителя повернуть обратно. Но номер не проходит: Сечин, сжав челюсти, сам запахивает на мне куртку, после чего буквально снимает меня с крыльца и конвоирует к стоянке. Его рука вроде бы вежливо поддерживает меня под локоток, но не стоит обманываться: хватка у него просто железная. Он, по-моему, вообще вцепился в меня, как краб.

– Так, давай без насилия, – напоминаю я.

– Если без насилия, то садись в машину, я тебя домой отвезу, – удерживая меня за рукав куртки, Сечин выбрасывает вперед свободную руку, щелкает брелоком, и его черный «Паджеро» выстреливает в меня бело-желтыми фарами.

«Значит, так просто мне не сбежать…. Ладно, как только отъедем, наберу Ритке, придумаю какой-нибудь достойный предлог и смоюсь от него по дороге», – думаю я, пока Сечин распахивает для меня переднюю дверь машины. Забираюсь на сидение и даже послушно пристегиваюсь. По старой, дурацкой, давно въевшейся в кожу привычке принимаюсь разглядывать салон машины. Черная кожа, простые черные вставки. Ни финтифлюшек, ни отдушек, ни иконок, ни прочих глупостей «на счастье», которыми Игорь так любил украшать свой автомобиль. Пахнет только морозом, лимоном и новенькой кожей. Да еще окна заиндевели.

Пока я рассматриваю лобовое стекло, покрытое изморозью, Сечин, стоя у распахнутой двери, рывками расстегивает свою куртку, отчего бедная молния просто визжит, и с тем же непонятным мне раздражением сдергивает с шеи шарф. Перегнувшись, зашвыривает его на заднее сидение, одним движением садится за руль и поворачивает ключ в замке зажигания. Мотор начинает урчать, и салон машины постепенно заполняется уютным теплом. Я по-прежнему смотрю только вперед. На лобовом стекле «Паджеро» трескается и течет лед, значит, машина уже прогрелась и можно ехать. Но Сечин, облокотившись рукой на дверцу, продолжает медленно, кругами водить пальцем по переносице, словно что-то обдумывает. Когда я уже собираюсь спросить у него, и как долго мы будет вот так сидеть, он разворачивается ко мне, и я вздрагиваю, наконец увидев его глаза. Он никогда на меня так не смотрел: с каким-то безнадежным отчаянием и в то же время с таким видом, словно я загнала его в угол, и теперь он сделает все, чтобы оттуда выбраться.

– Я все-таки влип с тобой, да? – до ужаса тоскливым голосом спрашивает он, после чего отворачивается и резко выжимает газ. «Паджеро» срывается с места, рысит по дороге, вываливается за ворота «Бакулевского» и вливается в плотный поток машин, бегущих по МКАДу. В салоне по-прежнему висит тишина, но теперь она только нагнетает напряжение, и так уже потрескивающее между нами.

И тут меня окончательно все достает – и эти странные игры, в которые мы почему-то играем, и мое вечное вранье, и мой страх за «зайца», который постоянно выворачивал меня наизнанку.

– Пожалуйста, останови машину. Я не поеду к себе домой, – честно признаюсь я.

– Вообще-то, ты едешь ко мне домой, – помедлив, уточняет Сечин и, перестроившись в правый ряд, сворачивает на Рублевку. И, по всей видимости, мы действительно едем к нему, потому что ко мне домой через Рублевское шоссе никак не доедешь. Машинально подбираюсь на сидении:

– Зачем?

– А ты сама-то как думаешь?

Прикусываю губу, качаю головой:

– Ты просто не понимаешь. Я тебе уже объясняла, что я не буду с тобой… – начинаю я.

– Это я с тобой не буду! – на повышенных тонах огрызается он. Покосившись в мою сторону, морщится и уже нормальным голосом продолжает: – Но ты-то хоть понимаешь, что я, как нормальный человек, не могу бросить тебя одну в таком состоянии?

– У меня просто шок после операции. И я нормально себя чувствую! – срываюсь на крик я.

– Конечно, это ведь ты у нас врач, чтобы диагнозы ставить, – любезно, но с едкой язвительностью произносит Арсен, и тут меня прорывает. Мое видимое спокойствие лопается, как стекло, как мыльный пузырь, из глаз начинают лить слезы, дождем стекать по моему лицу. Забыв, что я сижу в кожаном кресле чужой машины, поднимаю колени к груди и обхватываю их руками. Меня хлещут чувства. Мне дико страшно за «зайца». Мне отчаянно жалко себя. И мне до безумия жаль мужчину, который сидит сейчас за рулем и ничего не может сделать – ни остановить машину, потому что остановки на Рублевке запрещены, и нас «примет» любой встречный патруль, ни вытереть мне слезы, ни бросить меня одну, потому что он никогда меня не бросал – это я его бросила. И от этой мысли я начинаю уже реветь в голос. Покосившись на меня, Арсен протягивает руку и в темноте салона практически на ощупь находит мое колено. Мягко сжимает его, чуть потряс: