Александръ Дунаенко - Мера любви

Но я тебя любил. Оказалось, что любил, даже с развязанными ногами. Как бы я ни прятал, как бы ни скрывал это от самого себя, я любил тебя. Почему-то я чувствовал, что, хотя 40 лет, это ещё не предел, а, если и предел, то не последний, но… как будто должно было что-то, самое дорогое, потеряться безвозвратно, и я должен отвернуться, не заметить, и даже забыть, что оно у меня было.

Потом ты плакала, говорила, что то, что случилось, совсем не случилось. А любишь ты меня. Но мне-то была какая разница. Мне нужно было тебя бросить, и я дождался уважительной причины. Ах ты, бессовестная! Изменница. А я – свободен. Как пень. Как перст. Как сокол. Хочу – к Людке пойду. Хочу – к Нинке Васильевой. Пока ты плакала, мучаясь угрызениями совести, я ходил по бабам. Самый простой способ разлюбить, забыть женщину – это поспать, либо позаниматься бессонницей с другой женщиной. Я завлёк женщину, кинулся на неё спать, но у меня ничего не вышло. Я думал, что это какая-то ошибка, и кинулся ещё и ещё. Женщина нормальная. Прекрасные пропорции. Совершенная, гладкая кожа. Глубокие глаза. Она мне говорила: «Что с вами?», да, она была ещё и молода, как ты, называла меня на «вы». Была внимательна, тактична и терпелива, даже без меры. Ведь, всё равно, у меня ничего не получилось. И не могло. Я тебя любил. Я любил тебя.

Во всём виновата была, конечно, ты. Сучка проклятая. Пррр-рра-ститутка!..

За всё, что сам я с тобой сделал, я злился на тебя. Тогда, когда у меня ничего не получилось, я побежал к тебе. Я всё-таки побежал к тебе. Я вырвал тебя из тёплого гнезда твоих родителей и трахнул тут же, в подъезде, стоя, осыпая ругательствами и проклятьями.

И были ещё встречи, короткие и безумные, как прыжки в пропасть. Был какой-то восторг предсмертия любви, её сладострастная агония.

Расстались обычно. Так, как обычно расстаются навсегда. Ты выходила замуж. У тебя была новая любовь. И я благодарил Бога, что, в сущности, всё кончилось так благополучно. Ты определена. И я, наконец-то, свободен.

Когда любовь, когда эта жгучая страсть, покинула моё тело, моё сознание, я, конечно, смог опять зажить спокойной, размеренной жизнью одинокого сорокалетнего мужчины. Который неподконтролен, никому ничего не обязан. Который встречается с женщиной, когда ему нужна женщина и давит в огороде колорадского жучка в промежутках времени, когда женщина не нужна. Когда захотел – выпил. И постирал себе носки, когда захотел.

Через пару лет моей прекрасной независимой жизни я встретил тебя в скверике Туглук-батыра. Коляска, ребёнок. Хороший ребёнок. Хохотун, весь в тебя. Но увидел меня, и ему захотелось плакать. Потом, дома, я посмотрелся в зеркало. Что-то, действительно, было в облике жалостное. И я подумал, что, видимо, на всё в жизни отпускается какая-то мера. Зла, терпимости, добра, здоровья. Мера любви. Я много, беспорядочно влюблялся. И мне везло на удивительных, замечательных, прекрасных женщин. Они безоглядно доверялись моим обманчивым восторгам. И, благодаря им, я прожил много мучительно-счастливых и разных жизней. А с тобой что-то сломалось. После тебя. Там, в сквере, среди фраз о быте, семье и погоде, я вдруг случайно запнулся. Всё было хорошо. Светило солнце. В коляске играл ребёнок.

А в больших твоих глазах, если заглянуть туда глубже, оставалась на всю нашу с тобой, уже разделённую, жизнь, твоя любовь первая, и моя – последняя.

Где-то конец мая – начало июня. Мне четырнадцать лет. Я поливаю деревья, которые весной посадил за нашим бараком. Тополь, клён и карагач. В нашем посёлке принято было в те далёкие времена сажать деревья. И поэтому он был непривычно зелёным среди сухих казахстанских степей.

В трёх больших бараках жили первые поселенцы Растсовхоза, как назывался посёлок. Потом ссыльные немцы, молдаване, татары потихоньку отстраивались, переселялись в свои дома. И появлялись новые улицы, вдоль которых обязательно высаживались ряды клёнов, тополей и карагачей – они хорошо приживались в нашей местности. Если, конечно, за ними ухаживать.

Я тоже сажал деревья. Ещё три – это возле погреба и сарая.

И каждый вечер вёдрами носил воду от колонки, поливал, представляя, какие красавцы у меня вырастут.

И вот вечер.

Я, как обычно, отнёс под каждое дерево по два ведра воды и там же, возле погреба, под будущей сенью, остановился передохнуть. И не только. В этот момент услышал звонкий голос мамы:

– Саша!..

Далековато было. Я крикнул в ответ:

– Чего?…

– А что ты сейчас делаешь?!..