Надежда Нелидова - Тайна чёрной розы

Дома разрывался телефон. Люсина знакомая (тоже пишет стихи) по таинственным причинам редко выходила в свет. Но каждый раз живо требовала подробного описания светских, культурно-массовых вечеров. Выпытывала, кто присутствовал, во что был одет, не упоминалось ли всуе её имя, как, собственно, прошло выступление.

Поделившись впечатлениями, Люся грустно вздохнула:

– Всё-таки музыка привлекательней стихов. Не зря её считают самым мощным гипнозом. Люди нуждаются в раздражителе, в громких красивых звуках, ярких красках. В зрелищах… Вспомни, на наших поэтических вечерах собирается от силы десяток домохозяек и студенток. Может, нам с тобой тоже задействовать музыкальное сопровождение, девушек?

– Но ведь и мы с тобой не Цветаева с Ахматовой, – тонко подколола подруга. Люся осторожно возразила:

– Но ведь и Леночка (пианистка) не Ойстрах и не Паганини. Хотя, конечно, играет изумительно.

Всё. Из контекста будут выдернуты именно эти слова. Известно: добрая весть ползёт черепахой, дурная несётся газелью. Назавтра полгорода в курсе Люсиных слов: «Ходила на концерт. Леночка явно не Ойстрах и не Паганини». И в довесок, что зритель шёл не на скрипку, а на полуголых девочек. На зрелища. И ведь не придерёшься. И правда, и одновременно ложь.

Отныне мама Леночки, встречая Люсю, переходит на другую сторону улицы…

Есть женщины, притягивающие и обожающие скандалы. Покричав и, возможно, даже выдрав у противниц клок волос, они прямо-таки на глазах расцветают, молодеют и хорошеют. То, что для них энергетическая подпитка – для Люси мука. По природе Люся страус. Бесконфликтный человек. Она засовывает голову в песок, чтобы до последнего избегать неприятных выяснений отношений, часто во вред себе.

Кто-то из мудрых сказал: «Молчание красиво, удобно и безопасно». Отныне Люся уподобится отшельнице, монашке, даст обет не раскрывать рта. Будет молчать как партизан.

Нельзя говорить не то что плохое – даже нейтральное. Даже хорошее нежелательно говорить. Всё сказанное будет использовано против вас. Извращено, поставлено с ног на голову, помножено на десять, развёрнуто на 180 градусов, из белого перекрашено в чёрное. Такова бабская натура. Такой специальный женский чёртик, дёргающий за язык. Или всё-таки виной скука и пустота жизни?

Однако же вот Люсину любимую, очень популярную писательницу никак не упрекнёшь в пустоте жизни. Но она признаётся, что обожает сплетничать. Потому что в сплетнях есть своя прелесть, потому что из сплетен, как гнездо из травинок, из слюны и пуха, рождаются рассказы. А главное, сплетни – это своего рода сильнодействующая безлекарственная терапия…

Люся рассеянно крутит ленту новостей. И – вот странное совпадение! – натыкается на притчу.

«Ж енщина увлечённо сплетничала с подругой, даже язык пересох. Бывает восторг любви, восторг гостеприимства – а бывает сладкий восторг злословия.

Ночью женщина увидела сон. Сверху опустилась огромная рука и разгневанно указала на неё. Она испытала сокрушительное чувство вины. Утром на исповеди рассказала всё и попросила прощения у священника.

– Не так скоро, – возразил тот. – Иди домой, подними подушку на крышу и вспори её ножом. И возвращайся ко мне.

Дома женщина послушно взяла подушку. По пожарной лесенке залезла на крышу и распорола подушку. Затем вернулась.

– Разрезала подушку ножом? – спросил священник.

– Да, отец.

– И каков результат?

– Перья летят! Всюду перья, святой отец.

– Теперь вернись и собери каждое пёрышко.

– Но это невозможно. Как я найду перья?! Ветер их разметал.

– И это – и есть сплетня», – сказал священник».

Люся пересылает притчу друзьям. Пускай тоже разлетится – как перья, который разметал ветер. Только собирать их не надо, ведь они разносят не зло, а мудрость.

«В ломбарде две женщины сдавали сумки. Одна пожилая, шляпка котелком, костюм мешочком, туфли калошками. Другая – юная, тонкая, звонкая. Одетая и накрашенная по… Впрочем, вы найдёте её двойника в журнале «Elle», 20.. год, №8, страница 37, фото сверху.

Сумки повисли рядышком, между шиньоном и керамическим ажурным канделябром, напудренным пылью и оттопырившим ножку, как кавалер на балу. Соседи спали глубоким сном, и сумки могли разглядывать друг друга, сколько их душенькам угодно.

Одна имела намёк на английскую кожу и источала порами благоуханную свежесть. Она сверкала золочёной застёжкой в форме буквы «О» и висела на гибком и длинном, как змея, ремешке. В ломбард же угодила, вероятно, за то, что не входила в новую коллекцию, настойчиво рекомендуемую журналом «Elle».