Соро Кет: Се ля Ви!

– Ты помнишь свадьбу нашей Камиллы с принцем, Верена? Помнишь? Когда я пришел домой пьяным, спустя много месяцев, когда я совсем не пил? Ты даже не спросила, что приключилось. Только шептала мне: «Тише-тише!» Ты, помнишь?! – Филипп словно Халк ударил кулаком по бедру. – Ты помнишь, как я спросил тебя: «Ты виделась с Ральфом?» а ты сказала… я даже помню, как ты спокойно и легко соврала мне: «Ральф – прошлое!» Представляю, как вы смеялись надо мной после твоего отъезда.

Я не ответила.

Что я могла сказать? Если он притащился следом за мной только для того, чтобы повторить свой бред еще раз, он никогда меня не любил. Он здесь только из-за Ральфа. И из-за бизнеса. Ральф тоже лишь об этом и думает, раз он его не прогнал.

Видимо, это было написано у меня на лбу. Филипп устыдился, шмыгнул носом и сел. Провел украдкой под носом указательным пальцем и коротко скосил на него глаза. Мерзкая привычка кокаинщика, смотреть – не пошла ли кровь.

– Нанюхался? – спросил Ральф спокойно и почти ласково.

– Я много лет, как не нюхаю! – гордо отсек Филипп. – Ты слишком щепетилен для бывшего дилера.

– Зачем ты здесь, Фил.

– Тебе, правда, интересно?!

– У нас тут нет телевизора и барахлит Интернет.

– Что ж, – сказал Филипп. – Слушай! Одна маленькая девочка очень любила любить парней. Причем не одного, а по двое сразу. Привычка. Детская. Бабушка позволяла ей…

Я стояла, все еще держа в руке поварешку и напряженно восстанавливала в уме события той памятной ночи. Филипп приехал пьяным. Долго мигал мне дальним светом в окно вместо того, чтобы тихо войти и залезть в мою кровать, как обычно.

– …она спала с одним из них, и он считал, будто он единственный. Никогда и никому он не верил, как ей. Но девочка его не любила. Девочка мечтала о другом парне. И первый обо всем этом прочитал… В ее дневнике.

Я охнула и тихо осела.

Вдруг вспомнила, Фил показался мне каким-то взъерошенным, но он ответил, что повздорил с отцом. Я вспомнила последние дни, когда Филипп так и этак расспрашивал меня о Ральфе. А я решила, он подготавливает почву, чтоб расстаться со мной. И я вела дневник… Дурацкий, детский и примитивный блеф. Надеялась, что когда Филипп соберется с силами, я швырну ему этот дневник в лицо.

– Ты спятил? – уточнил Ральф. – Я слышал про дневник, но думал, ты обкурился.

Филипп на миг смешался, но тут же оба переглянулись и уставились на меня.

– Что за дневник, Верена?

– Просто дурость, – сказала я. – На случай, если нас с ним застукают, я покажу полиции свой дневник и расскажу, что я еще невинная маленькая девочка.

– В каком месте? – буркнул Филипп.

– Ты сам прекрасно знаешь, все сразу мои места! И это меня, заметь, выгнали из города. Но я не позволила полицейской взять пробы! – взвизгнула я, но тут же заткнулась, вспомнив о Ральфе.

– Как ты нашел дневник?

– Джессика! – подсказала я вслух. – Она в то утро скандалила, требуя, чтобы ты с ней лег, поскольку у нее овуляция… Я слышала, когда уходила в школу. Это же она же тебе принесла дневник. Так все было?

Филипп обозлился, но усидел на месте.

– А если и так, что это меняет?!

– Все! – ответила я. – Все! Ты сам же, наверное, и спалился! Сам ей сказал про нас. И она бросила дневник на стол. Она уже была беременна и прекрасно об этом знала. Она хотела быть уверенной, что ты не уйдешь. Ты сам это знаешь! Ты просто боишься остаться совсем без денег! Вот почему ты здесь!

– Ха! – сказал Филипп, словно чахоточный герой, который собирается застрелиться. – Просто хотел посмотреть на твою бесстыжую рожу.

– Как ты над ним ржешь, – вставил Ральф.

– Если бы я хотела обманывать тебя с кем-то, то начала бы с Цезаря… Пусть бы ржал!

Филипп моргнул.

Он выглядел так по-детски обиженно, что Ральф, не выдержав, рассмеялся.

– Не верь ей Фил, – сказал он, как-то вмиг оттаяв. – Цезарь – очень ценный производитель. Твой папа не позволил бы ему ржать над тобой с такой неопытной молодой кобылкой.

– Заткнись! – прошипел Филипп и поднялся. – Мой папа еще и твой папа. Хватит уже считать меня дураком! И я приехал говорить не об этом. Хотел увидеться с вами обоими до Штрассенберга и посмотреть в глаза. Представляю себе, как ты будешь ржать, когда я уеду.

– Мне делать больше нечего, кроме как зловеще ржать над всем, что ты делаешь! – буркнул Ральф.

Он сел на журнальный столик и прижав колено к груди, обнял себя за ногу.

– Придурок!..

Филипп показал ему палец и гордо прошел к двери и вышел на улицу.