Чарльз Мартин - Бог пятничного вечера

Точно, Барри Манилов. Мне этот жест показался несколько даже оскорбительным.

Весь последний год я не позволял куда более крупным и быстрым парням обходиться со мной так, словно я всего лишь грязь на подошве их бутс. «Нет. Нет, сэр. Не здесь. Не сейчас», – из руин внутри меня подала голос гордость. Я поднял руку, выставил палец и сказал обидчикам, что в моем сердце они – первый номер.

Остановимся на секундочку. Представляете эту картину? Меня с поднятой рукой? Не самый лучший момент. То, что произошло потом, я заслужил в полной мере. Я, но не Дейв.

Прежде чем я успел опустить руку, «Форд» скрипнул тормозами, подался назад, и из распахнувшихся дверей выпрыгнули пятеро парней. Угрожающие жесты, факи… Помню, я еще подумал, что может получиться больно, и тут все как сорвались с цепи. Я пробился к двери молла, думая, что Дейв впереди меня, но его там не было: ни внутри, ни у входа. А потом этот звук… Десять ног и одна жертва. Я обернулся и увидел Дейва. Он лежал на земле, свернувшись в комок и пытаясь защитить лицо.

Мы с Дейвом буквально друзья с колыбели. Мы вместе играли в футбол, вместе смотрели футбол, вместе собирали футбольные карточки, разговаривали, пили, ели, спали и мечтали. В старших классах его потянуло на баскетбол, но он ходил едва ли не на все мои игры, а когда речь зашла о том, что я буду выступать за футбольную команду колледжа, Дейв стал одним из самых больших моих чирлидеров. Лучший друг, по крайней мере, до того случая.

Я метнулся назад и бросился в эту кучу, стараясь захватить как можно больше рук и ног. Мы покатились по тротуару, и там они переключились на меня. Я получил пару-тройку пинков, а потом, помнится, уловил краем глаза вспышку. Никогда за всю жизнь меня так не радовало появление копа. Парни, наверно, тоже его увидели; последним, что мне запомнилось, были пять пар бегущих через парковку кроссовок «эйр джордан». Пустой «Бронко» так и остался на стоянке с работающим двигателем над моим правым плечом. Врачи осмотрели лицо Дейва и посоветовали приложить лед и принять, если понадобится, что-нибудь болеутоляющее. Мы проковыляли к машине и поехали домой; я – за рулем, Дейв – с салфетками в каждой ноздре.

Самое подходящее для описания этой поездки слово – молча .

Где-то на полпути Дейв, не глядя на меня, прогнусавил:

– Чарльз?

– Да.

– Ты им фак показал?

– Да. Показал.

Скажем прямо, все это – кровь на тротуаре, запекшаяся кровь на лице моего лучшего друга – из-за моей гордости.

До конца дня он со мной почти не разговаривал.

Раз уж я взялся каяться в грехах, позвольте кое-что прояснить. Я не был хорошим футболистом. Спросите у моих школьных тренеров, и они, если не станут кривить душой, скажут – да, желание было, а вот способностей недоставало. После окончания школьного сезона никакой стипендии мне никто не предложил, а в технологический меня пригласили только из-за приятеля, парня из верхушки рейтингового списка «Стрит-энд-Смит». Они думали, что мое присутствие в команде поможет убедить его. Расчет не оправдался, но они, надо отдать должное, приглашение не отозвали, так что я остался с ними.

Вот и все мои достижения, других не было.

В тот же день, уже вечером, я постучался к Дейву.

– Да? – промычал он.

Я вошел – Дейв лежал на кровати. Посмотрел на меня поверх книги – равнодушно так, без всякого интереса.

– Старик, мне сейчас, вообще-то, и говорить с тобой не хочется. – Я на него даже не обиделся. Мне и самому с собой разговаривать не хотелось. Я подумал, что надо побыстрее с этим кончать.

– Ты извини, что так получилось.

Он не ответил.

В какой-то момент этого молчания возникло ощущение, что когда-то я был частью чего-то большего, чем-то, с чем я привык себя идентифицировать. Но тогда, стоя в дверях, я увидел, может быть, впервые за все время, что маска отвалилась, и мы с Дейвом видим настоящего Чарльза. И этому настоящему Чарльзу нужно было, чтобы друг простил его. Вот тогда-то я и выговорил два самых трудных слова из всех, что есть в английском:

– Простишь меня?

Дейв не стал нудить, не стал выговаривать, он просто кивнул и сказал:

– Да.

И в тот миг я понял, что не очень-то и нравлюсь Дейву, но ему хорошо в моей компании. Я и сам себе не особенно нравился, а еще сердце подсказало, что Дейв меня простил. Сердце всегда знает.

Когда мы теперь иногда вспоминаем тот случай, Дейв не помнит его так ясно, как я. Ему запомнилась физическая боль, а эмоции давно схлынули как с гуся вода. У меня же та рана пошла глубже. Я сотворил идола из футбола и сам себя убедил, что представляю собой что-то значимое, что я хорош или имею какое-то еще отношение к тому поезду славы, каким был и есть футбол. Когда все это рухнуло, я обнаружил, что оказался в тюрьме, построенной своими же руками.