Л. Д. Йемстори - Дом гардений

Отсюда он уезжал, сюда же и вернулся.

– Пока, Скотт, – Деби, поднявшись на носочки, обняла брата, – до встречи, Эйден, – и, махнув ладошкой, умчала с рюкзаком наперевес вглубь города.

– Э, благодарю, что довёз, – смутился от неловкости Эйден, обернувшись к Скотту.

– Это Деби попросила.

– Погодь, я думал, ты тут живёшь.

– Тебя-то почему это интересует? – лицо Скотта скривилось в подозрении.

Эйден подумал о Ливенделл.

– Ладно, пардон, забыли, – и он, прихватив из багажника свой груз, пошаркал по улице. За спиной послышался мотор, и последний образ славных приключений стих и скрылся в поднявшейся пыли.

Перекинув джинсовку на руку, Эйден поплёлся по знакомым закоулкам. Ему так не хватало тусовочных компаний и вечно льющейся музыки из баров и клубов, его мысли занимали небоскрёбы и смотровые площадки, скоростные поезда, спорткары с запахом растёртой сумасшедшими скоростями резины, и прочие прелести современного мира. И как же мучительно было возвращаться к размеренной жизни… Местная суета вгоняла Эйдена в отчаяние, и он сбежал от неприятных ощущений, не понимая, почему Андреа до сих пор держится за родительское кафе и отказывается от переезда. «Может, у нас разные цели? И нам просто не по пути?» – раздумывал он, когда сталкивался с её отказом.

Колёсики чемодана грохотали на всю улицу, хотя вещей там лежало всего-ничего. На звуки обернулась старушка из цветочной лавки, всегда обращавшая гневное внимание на шумных горожан, хотя в курортный сезон тут всегда много народу. Она молча проводила Эйдена взглядом и продолжила раскладывать цветочки в чашечки и самодельные горшки.

Эйден не спеша доковылял до дома, щурясь от греющего солнца. Песчаная тропа привела к веранде двухэтажного дома. Рядом росли огороженные яблони, а чуть дальше стоял, прильнув рулём к забору, велосипед, подаренный в юности. На лице мелькнула улыбка – некоторые детские воспоминания навевали приятные чувства. Тогда всё казалось простым и вечным. Но родители вскоре уехали, появились обязанности и дела, от которых душа рвалась за горизонт, к другому миру. Переживания пришлись на годы одиночества.

Эту часть прошлого Эйден пытался забыть. Почему-то ни с кем не ладилась славная дружба, с восторгом описываемая взрослыми. Были приятели из семейного кафе, мелькали соседские ребята, в школе появлялись и вскоре исчезали одноклассники, но никто не мог занять мысли Эйдена, никто не удостоился доверия. «Что ж, мне и так нормально» – открывая входную дверь, он зацепился за эту мысль. «Лучше в одиночку, без привязанностей всяких. Без груза».

Тикали часы в полумраке гостиной. В тени портьеры – пустой обеденный стол и несколько задвинутых стульев. В чашке на столе – остывший попкорн. Эйдан черпнул горсть набухших ядрышек и забил ими рот. Джинсовка полетела на диван, чемодан остался у гардеробной. Эйден распахнул холодильник и облизнулся, вытащив контейнер с любимым нарезанным сырно-помидорным пирогом. Пока тарелка разогревалась, Эйден разбавил завтрак бокалом вина и свежим овощным салатом. «Наконец-то нормально поем» – и сырное тесто захрустело и смешалось с красной мякотью.

Объевшись и напившись, чувствуя тягучее изнеможение после сытного завтрака, Эйден поплёлся на второй этаж, не забыв перешагнуть скрипящую ступеньку. Перед своей комнатой он заглянул за приоткрытую дверь, но Андреа не обнаружил.

– Андреа?

Отозвались только птицы на яблоне. «Видимо, уже ушла на работу». Быстро осмотревшись, он обрадовался, что никто не копался в его вещах: новый компьютер покрылся пылью, журналы остались открытыми, мини-турник не откручен. Единственное – духота страшная, аж дыхание спёрло. Скинув мокрую футболку, Эйден включил кондиционер, размял шею и провалился в мягкие объятия широкой кровати.

Спал он беспокойно. Чуткий сон прервал то ли шум с первого этажа, то ли боль в пояснице. Он, лёжа пластом на спине и вглядываясь в полоску солнечного света на стене, поднял обессиленную руку вверх, и луч обволок длинные пальцы; покрутил ладонь, пока холодная рука не согрелась, и свернулся калачиком, прикрыв пульсирующую шею. Он не замечал, что тело слегка подрагивало, и не чувствовал повышенную температуру. Тяжёлые веки сомкнулись. Сознание объял сон.

Во второй раз Эйден проснулся уже сам. Трудно вылезти из соблазнительной кровати, но бодрое сознание зазывало ополоснуться в ванной. Отмывшись от запашка лекарств и пота, Эйден побрил побаливающее лицо, по-модному взъерошил волосы, покрасовался перед зеркалом, с неприязнью оценив заживающие гематомы на смуглой коже, и оделся так, чтобы скрыть отметины, но не поджариться ещё больше.