И в одну из таких минут, в окружении материнских забот, в гармонии вечера и покоя, дочь призналась ей в том, что сильно её беспокоит, поделившись своим состоянием, как оказалось, что после разрыва её отношений, она ощущает грусть и томящее одиночество.
– Наверно, теперь ничего не изменить? – спросила она, глаза блестели от слёз.
– Ну, почему же, не изменить, Джейн, нельзя опускать руки! – воскликнув в сердцах, Людмила продолжила: – У людей, всегда есть возможность поговорить. Вопрос совершенно другой, в понимании: Хотят ли, эти люди, разбираться между собой, отбросить обиды, сесть вместе и поговорить обо всём, быть откровенными. Да и ты могла бы ему позвонить?
Людмила посмотрела в широко открытые глаза дочери, которые словно, искали поддержку, – Конечно, я помогу тебе, Джейн, попрошу твоего близкого друга к нам зайти, поищем тому подходящий повод, ну…, договорились?
– Спасибо, мамка моя, знаю, он тебе не откажет, я не могу и представить, как бы всё обернулось, не будь тебя рядом!
– Не волнуйся, мой ёжик, – с лаской в голосе пропела Людмила, одновременно гладя её, проведя вдоль светлых дочерних волос, залюбовавшись утончённостью черт лица и хрупкой девичьей фигурой. Теперь она вновь обратилась с нежностью к Джейн, стараясь её успокоить, – я постараюсь, всё решено; я с ним созвонюсь, – пообещала, дочь утвердительно кивнула ей головой. – И, сразу, предложу зайти его к нам, надеюсь, он согласиться на такой вариант, когда ты вернёшься с работы, так как он тебе?
Соглашаясь, с улыбкой, как будто пряча глаза, пролепетала: – Подходит!
Успокоившись, Джейн ушла спать, оставив её одну у настежь открытых окон, внимающей штормящему, в тёмной дали морю, с его еле уловимыми звуками, бурлящей волны. До пятого этажа доносились приятные слуху раскаты, проникая из издалека, словно громады чёрной воды нашёптывая, что-то хотели сказать.
В одиночестве, она занялась самоедством, обвиняя и укоряя себя за происходящее с дочерью, признавая неправильность выбранных целей, не понимая, как это её угораздило довериться этому человеку: «Ну, почему я не могу пригласить детей в Москву и что он за человек, этот Владимир! Кроме столичных связей, у него не одна квартира но, там всё не для меня, ему безразлична и судьба моей Джейн.
Ах, ну, да и в этой единственной, где мы и живём здесь, мы в зависимы Камиллы, я даже не могла оформить в ней временную регистрацию, всё, что связано с ней, в том числе и сама квартира, бросается к ногам его дочери, как и он сам.
Чего не сказать о его приятеле, Алевтины; семья одного из её сыновей занимает квартиру его коллеги Владимира, – а, что же, касается моих дел то, другой из его приятелей, холостяк, помог мне, с оформлением столичной регистрации в одной из его квартир.
Кошмар, с кем я связалась? Тем более, зная какой способный и образованный парень у Джейн и как молодой паре проблематично выживать в межсезонье, с неминуемым отсутствием стабильного заработка. Однако я оказалась не способной помочь своей дочери и чему теперь удивляться когда «семейная лодка Джейн тонет, натолкнувшись на рифы и камни, словом на быт и отсутствие денег».
К большой радости, дочь со своим парнем возобновили свои отношения, вскоре они помирились, и душа матери успокоилась. Теперь нередко, освободившись от мелких домашних хлопот, Людмила уходила на пляж, проводя у моря свободное время. Временами, ей нравилось забрести подальше от всех, от надоевшего люда в Москве, от шума людей впритык отдыхающих, друг возле друга, почти пробегая мимо людей, загорающих в тени навесов как скопленье тюленей, лишь мимолётно окинув распластанных на шезлонгах.
Проворно, соскользнув с бетона набережной на камни, прибавляя шаги по галечной полосе в сторону дикого пляжа, чтобы вдали от всех погрузиться в прохладу волны, совершать заплывы, любоваться яркими склонами гор. Наблюдать, как зелёная даль неспешно меняет цвета, с зеленой лазури на фиолетовые, вглядываться в тона дальнего плана, в прищуре глаза и замечать, как скалы вдали меняют оттенки, плывущие в жаре перспективы.
Вечерело. В раскалённом воздухе, сливались нечёткие очертания, призрачные силуэты сиреневых гор с бирюзой моря. Ветка полотна железной дороги, всё уменьшалась, растворяясь, пока не исчезла совсем. Даль становилась размытыми, большим пятном, тонущим в сизом тумане.
В этих нарастающих сумерках еле заметною точкою, ускользая с берега, неторопливо она направлялась домой: возвращаясь от таинственного творца, терпеливо ваявшего с каждым днём линии тела, оттачивающего фигуру, одаривая лёгкостью.
Читать дальше