Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Песня закончилась, и диктор начал раздельно диктовать первый куплет так, чтобы слушатели у своих приёмников записывали слово за словом: —«Встань по-рань-ше, встань по-рань-ше, встань по-рань-ше, толь-ко ут-ро за-ма-ячит у во-рот…»

И я уже не один был в этой круговерти угрюмого мира получающего свою порку. Я бродил по глубоким сугробам пустого поля, но снег не мог до меня добраться, мои тёплые штаны плотно облегали валенки. Диктор закончил диктовать первый куплет и дал мне прослушать его в исполнении хора. Затем он перешёл к диктанту второго, тоже с последующим прослушиванием, и третьего.

– А теперь послушайте песню целиком.

И тут уже нас собралось совсем много: и Весёлый Барабанщик, и дети с весёлыми голосами, и даже вьюга стала одной из нас и бродила по полю рука об руку вместе со мной, туда-сюда. Только я проваливался сквозь корку наста в зыбкую снежную пудру под ним, а вьюга плясала поверху, рассыпая свои колючие крупинки.

Когда я вернулся домой, Мама спросила: —«Ну, видел там кого-нибудь?» Я сказал, что нет, но никто не хихикал.

~ ~ ~

Одиночная прогулка в большой компании под диктовку Весёлого Барабанщика вылезла мне боком и уложила в постель с температурой. Странная тишина сползлась вокруг, когда все ушли на работу и в школу. Потому что книги из Библиотеки Части были прочитаны, а вокруг никого, кто отнёс бы и обменял их, мне пришлось выбирать какую-нибудь из домашней библиотеки на полке внутри серванта в комнате родителей. Чуть поколебавшись, я вытащил ту, которая давно манила своим названием, но отпугивала общей толщиной собранной в четыре тома Войны и Мира Льва Толстого.

Начальная глава подтвердила мои опасения – шли сплошные страницы французского текста, но отлегло, как разглядел перевод в подстраничных примечаниях… Из-за этого романа, я не заметил свою болезнь, а торопливо проглатывал лекарство и спешил обратно к Пьеру, Андрею, Пете, Наташе… порой не успевая вытащить градусник из подмышки.

Я прочёл все тома и эпилог, но заключительную часть – рассуждение о предопределении, так и не смог осилить. Её нескончаемые предложения превращались в отвесную стену из стекла, вскарабкавшись на чуть-чуть, я неизменно соскальзывал вниз к её подножью. Неодолимая стеклопреграда простиралась в обе стороны и невозможно понять откуда я сюда попал. Последнюю книгу пришлось закрыть не дочитав до доски.

(…пару лет назад я перечитал роман, от доски до доски, и сказал в заключение, что если человек может писать так, как Толстой в той последней части Войны и Мира , то нафиг было городить огород из той предварительной беллетристики вместе с её эпилогом?

Возможно, я выпендривался отчасти, но только лишь отчасти…)

А пока я лежал на своей раскладушке посреди бального зала и поля битвы при Аустерлице, жизнь не стояла на месте. Мои брат-сестра приносили новости о снесении заколоченной загородки бывшей Мусорки и о возведённой на том месте раздевалке. А поле от раздевалки до Бугорка превратили в каток! Да, приехала пожарная машина, сбросили наземь рукава шлангов и вылили тонны воды. И теперь там настоящий каток, а в раздевалке выдают коньки! Заходишь и получаешь или приносишь с собой, переобуваешься и – на каток!

Я не хотел отставать от жизни и поспешил выздороветь. И всё-таки я опоздал. В раздевалке уже коньков не выдавали, а нужно приносить свои. Скамейки, правда, оставались, можешь сесть и переобуться в принесённые коньки и спрятать свои валенки в шкафчик, если есть место, или оставить их под скамейкой и – иди катайся.

Вообще-то, там оказалось два помещения, на высоком крыльце рядом с дверью в раздевалку ещё и дверь в комнату обогрева с электрическим точилом коньков и печкой из широкой железной бочки. В ней потрескивает горячее пламя, чтоб мог отогреть замёрзшие руки и просушить варежки связанные ещё Бабой Марфой. Только надо вовремя снимать их с железного дна наверху, чтоб не завоняли жжёной шерстью. Йехк!.

Слов не подобрать, до чего мне хотелось научиться кататься на коньках. Как вкусно хрустит лёд под ними! А ты летишь, как крылатый стриж, опережая звук лезвий режущих морозную гладь!.

Учиться я начал с двухполозных коньков, которые надо привязывать к валенкам, и был высмеян за такие детсадовские безделушки. Их сменили «снегурки» с широко закруглёнными носами, но всё равно с бечёвками для привязывания. Но и с ними ничего не вышло, ни полёта, ни радости, просто железки привязанные к войлоку валенок. Наконец, Мама принесла откуда-то настоящие «полуканадки» приклёпанные к своим ботинкам.