Сергей Огольцов - Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

За входом – широкий длинный коридор с тремя двустворчатыми дверями в его глухой стене. Между дверями и между окнами в стене напротив, висят картинки одинакового размера с портретами солдат и офицеров и кратким описанием их беззаветных подвигов и героических смертей для защиты нашей Советской Родины.

Двустворчатые двери открываются в огромный зал без окон, наполненный рядами прибитых к полу фанерных сидений лицом к сцене с тёмно-малиновым бархатным занавесом. Бархат раздвинут в обе стороны, чтобы не закрывать широкий белый экран. От сцены к задней стене—с парой квадратных окошечек высоко под потолком для демонстрации фильмов—тянется длинный проход разделяя зал на две половины. Такие же проходы, но поперечные, проложены от каждой двери до стены напротив.

Солдаты заходили группами, громко переговариваясь и стуча сапогами о крашенные доски пола, и постепенно заполняли сиденья своей одноформенной массой, а весь зал густым неотчётливым гулом своих массовых разговоров. Время тянулось до невыносимости. На побелённых стенах картинок не было и я в который раз перечитывал, снова и снова, две надписи на рамах обтянутых красным кумачом, за которыми прятались чёрные ящики динамиков по бокам сцены.

На раме слева тонкая жёлтая линия прямоугольно охватывала портрет вырезанной головы с широкой бородой и копной седоватых волос, приклеенной над словами в одном с ней прямоугольнике: «В науке нет широкой столбовой дороги и лишь тот, кто не зная усталости, карабкается по её каменистым тропам, достигнет её сияющих вершин». Заключительная строка без кавычек служила пояснением чья голова сказала эти слова – К. Маркс.

А рядом с бархатными складками оттянутыми вправо, голова без волос и с бородкой клинышком—не клеенная, а в привычном наброске жёлтым—сразу показывала (ещё не доходя до самой нижней строчки), что это Ленин так кратко поделился: «Кино не только хороший агитатор, но и замечательный организатор масс».

Когда солдаты заполняли зал полностью, школьники переходили из передних рядов на сцену и смотрели кино с обратной стороны туго натянутого полотна экрана. Какая разница если Человек-Амфибия нырнёт со скалы в левую сторону, а не вправо, как это кажется зрителям в зале. А бунтовщик Котовский всё равно убежит из суда… К тому же, кино со сцены можно смотреть и лёжа… Хотя некоторые мальчики оставались в зале, унасестившись на подлокотниках между сиденьями, солдаты не возражали.

Иногда в темноте прорезаемой сполохами луча проектора над головами, звучал крик от какой-нибудь из трёх двустворчатых дверей «Ефрейтор Солопов!» или «Второй взвод!», но всякий крик от любой из дверей заканчивался одинаково: «На выход!»

Если кино внезапно обрывалось и зал тонул в кромешной темноте, тут же взвивалась оглушительная стена свиста и грохота сапогами в пол, и крики «Сапожник!» со всех невидимых сторон…

После кино в Клубе Полка, мы шли домой через ночной лес, пересказывая друг другу то, что только что смотрели сообща: —«Нет! Но как он ему двинул!» – «Эй! Эй! Я те говорю! Тот даже и не понял!»

Конечно, Клуб Полка не единственное место куда ходят в кино. Всегда остаётся Дом Офицеров, но там сеансы по билетам, а значит надо приходить с родителями, у которых на кино никогда нет времени. Хотя по воскресеньям для детей бесплатно крутили чёрно-белые сказки с Бабой-Ягой или цветной фильм про юного партизана-пионера Володю Дубинина.

~ ~ ~

Воскресным утром я сказал Маме, что иду гулять.

– Думай, что говоришь! Какое гулять в такую погоду?

За стеклом кухонного окна стремительные росчерки снежной крупы полосовали мутно-серый сумрак.

– Видал что творится?

Но я ныл и канючил, и не отставал, пока Мама не рассердилась и сказала мне идти, куда уже хочу, но всё равно там никого не будет.

Я вышел в бескрайний Двор. Ни души. Пустота вокруг выглядела слишком тоскливой, чтоб оставаться в ней. Пряча лицо от секущих вихрей жёсткого снега, я обошёл угол дома, пересёк дорогу и вышел в поле возле заколоченной Мусорки. Конечно, и тут совсем никого, ведь себя же я не мог видеть, а видел только ошалелую вьюгу, что хлестала серый от страха мир змеистыми полосами колючего снега. От одиночества хотелось вернуться домой, в спокойное тепло. Но Мама скажет: —«Я же тебе говорила!» И младшие начнут подсмеиваться.

И вдруг с дальнего конца поля, где в давным-давно минувшие лета играли в волейбол и городки, донёсся голос алюминиевого репродуктора с верхушки деревянного столба не видного через всю эту кутерьму: —«Дорогие дети! Сегодня мы разучим песню про Весёлого Барабанщика. Сначала прослушайте её, пожалуйста». – И слаженный хор детских голосов запел про ясное утро у ворот и кленовые палочки в руках Весёлого Барабанщика.