Юно Касма - Шестьдесят девять эпизодов

В окне первого этажа я угадывала загорелое лицо матери. Она была взбудоражена соседским криком и обеспокоена тем, как бы я не поскользнулась на пути выхода из депрессии.

– Божья мать, Лючия! Не надо поливать цветы, по прогнозу обещали дождь! – мать высовывалась из окна по пояс.

Пока моя спасительница свисала с подоконника в обрамлении белоснежных занавесок, переливающихся в лучах утреннего солнца, я могла безопасно дойти до двери. Родной дом встретил меня запахом чая и свежего печенья.

– Мои любимые, – я втянула носом воздух.

Мама согласно кивнула и задушила меня в объятиях.

– Это Марта приготовила. Папа говорил: откажешься.

– От её выпечки – никогда, – прошептала я, сколько хватало воздуха в грудной клетке.

Я лукавила: в любой другой день, я бы предпочла, что-то более щадящее фигуру.

– С орехами.

– Лучше не придумаешь.

– А кофе с пенкой, – добавлял отец, выходя из гостиной.

Я улыбнулась. Мы вместе прошли на кухню, и родители сели со мной за стол. Печенье действительно вкусно пахло – детством – но безнадёжно крошилось в моих трясущихся руках. Пытаясь успокоиться, я отвернулась от родителей. Занавески продолжал колыхать забредший сквозняк, хотя не единого признака ветра за окном не наблюдалось. Может быть потому, что в окраинных бетонных коробках, с жезлами столбов, закатанных в асфальт, и флагштоками антенн, приваренных к железным крышам, колебаться было нечему? Кроме моего душевного равновесия.

Мама проследила за моим взглядом:

– Скучала по дому?

Я взмолилась, чтобы бетонная коробка обрушилась на мою голову. Несмотря на всю угодливость и родительскую заботу, я бы предпочла оказаться подальше от маминого пытливого взгляда.

Возможно, стоило вести себя по-другому. Принять трудность, выстоять перед её гнётом, который, в конечном итоге, ослабнет. Понять, что иногда провала избежать невозможно, что не всем дано взойти на вершину Олимпа.

Не знаю, насколько я справилась с перенастройкой своего поведения, но меня немного отпустило. Первое время после возвращения я была поглощена ностальгией. Не сказать, что я редко бывала дома: раз в месяц, может в два. Однако в свои короткие посещения я замечала только дорогих мне людей и почти никогда обстановку, в которой они продолжали обитать.

В нижнем отделении шкафа по-прежнему хранился ящик с моими письмами. Со временем они растеряли свой секретный характер. Судя по потрёпанному виду, моя любовная переписка нередко становилась достоянием детей сестры, которые буквально прописались у бабушки с дедушкой. Надо предупредить их, чтобы они не следовали по пути своей тётки. Им нужно совершать собственные ошибки. Надеюсь, они обращались к ним только скрасить досуг. Вряд ли был другой способ разогнать престарелую атмосферу. Столь важная, интимная часть моей прошлой жизни теперь превратилась в минутное развлечение и это… успокаивало. Былые страсти больше ничего не значили, совершенно ничего. Значит, и нынешней боли будет суждено угаснуть.

Чтобы удержать это внезапно обретённое спокойствие, я, в чём была, поспешила выйти из дома. Ни для шоппинга, ни ради чашки настоящего кофе, а не сваренной отцом бурды, ни ради встречи. Ну, вообще-то именно встреча и была в моих планах. Только не с человеком. С рекой.

Я стояла на мосту Рома, наблюдая, как Брембо делает свои последние шаги. Меня всегда пугало, как внезапно река обрывалась у шлюза: как прерванная песня, остатки звуков которой ещё не угасли, висят в воздухе. Но ведь она продолжает бороться – там, за невидимым краем. Чтобы убедиться в этом, я спустилась с моста и перешла по другую сторону шлюза. И в самом деле жива. Это подняло мне настроение.

Его не сломило даже то, что, возвращаясь домой, я заплутала и вынуждена была выспрашивать дорогу у прохожих. Оправдаться я могла только тем, что все местные улочки были на одно лицо. Различить их мог разве что навигатор, а телефон я неосмотрительно оставила дома. Мама наверняка догадалась, что я пошла к реке. Но столь долгое моё отсутствие и безуспешные попытки дозвониться могли заставить её думать, что я пошла топиться. Я прошептала:

– Не волнуйся, мамочка.

И отчётливо понимая, что успокаиваю тем только саму себя, добавила:

– Богини не умирают.

Будто бы в наказание за такую спесь, меня едва не сбила машина.

– Безголовая курица! – донеслось из открытого окна.

Я возмутилась настолько, что очнулась от эйфории. Наконец, огляделась по сторонам и поняла, что хоть и пересекала дорогу в неположенном месте, пересекала её в нужном направлении. Я уже могла разглядеть Лючию на балконе. Не дождавшись обещанного матерью дождя, она изо дня в день продолжала заливать свои настурции. Чрезмерная страсть вредила едва ли не больше безучастности.