Валентина Светлакова - Улыбка любви. Сказки для прекрасных дам

– Мой дедушка, мамин отец, которого я видела только на фотографиях, был очень красивый, лучше любого американского актера, – после паузы тихо сказала Катя. Ей хотелось сказать: «Красивый, как ты», – но от этой мысли она в смущении опустила глаза и слегка зарделась, но быстро справившись с эмоциями, с гордостью продолжила:

– Моя бабушка в свои почти семьдесят без вмешательства хирурга выглядит моложе минимум на 10 лет, и никаких засаленных халатов, стоптанных тапочек: прическа, маникюр, прямая спина; и при этом еще сказочно готовит!

– Рыжик, ты описываешь портрет моей бабушки, – засмеялся Веня. Впервые он вслух так назвал Катю.

– Рыжик? – удивилась она. – Хотя мне нравится. В шестнадцать меня в школе называли Белочкой. А мне нравится твое имя – я буду называть тебя только по имени – Венечка. А в детстве как к тебе обращались?

– В школе – Лазарь, бабушка с дедушкой, как и ты – Венечка, а родители – Веня. Правда, отец больше называл Вениамином.

В общении и узнавании друг друга время летело незаметно. В пансионат молодые люди возвращались обычно поздно, когда городок уже спал после бурной курортной ночи, и прощались у двери Катиного номера до следующего утра.

Катя, несмотря на юный возраст, очень точно поняла свободолюбивую душу Венечки. К нему, на ее взгляд, вполне можно было применить одно из высказываний Эриха Фромма, которого так любил цитировать папа: «Мы не должны никому давать объяснения и отчитываться…Свободный человек должен объяснять что-либо лишь самому себе – своему уму и сознанию». И это чувство свободы в нем ей удивительно нравилось. А еще Кате было лестно внимание такого взрослого мужчины, каким иногда она считала Веню. Ей было приятно, что он внимательно, не перебивая, слушает ее длинные монологи; не называет «книжным червем» в отличие от ее ровесников, интересующихся больше компьютерными играми, чем высказывания какого-то Сенеки, жившему около двух тысячелетий назад, и «высшей добродетелью для которого была верность самому себе». Именно эту мораль Катя стремилась воплотить собственную жизнь, которую, на ее взгляд, демонстрировал Веня.

Наивная, чистая, смешная Катенька, «белая ворона»! Разве Сенека или поэты девятнадцатого века должны интересовать симпатичную девушку в начале 21 века!

Девушек, подобных Кате, Веня никогда раньше не встречал. Обычно он общался и влюблялся в девушек модельной внешности, внутренний мир которых его мало интересовал: «При таких-то ногах он вроде бы не чему!». Его всегда привлекала больше внешняя красота, чем внутренняя. Миловидная начитанная Катя, при весе чуть больше сорока и росте около 160 см, ну никак не тянула на модель.

Но Веня все чаще ловил себя на том, что постоянно думает о ней. Она занимала все его мысли. Он осознавал, что влюбляется в эту малопонятную, но так манящую к себе девушку! Вене нравилось в Кате все; но особенно притягивала ее нежная сияющая улыбка, которая мгновенно вспыхивала и озаряла светом ее милое лицо. Ему хотелось целовать ее припухшие по-детски губы, прикасаться к чистой, чуть тронутой загаром коже, гладить шелковистые золотистые волосы. Он уже не мог, как прежде, схватить Катю высоко на руки и бросить в воду, визжащую как ребенок от восторга – «Венечка, а-а-а!»; или просто устало лежать вместе с ней на уже остывающем песке после вечернего заплыва «кто дальше и быстрее», слегка соприкасаясь полуобнаженными телами. Но признавшись в своих чувствах, он боялся нарушить гармонию, возникшую между ними и так сблизившую их; и поначалу стоически сопротивлялся нарастающему желанию, возникшему помимо его воли.

«Стареешь, Венечка. Тебя уже Лолиты привлекают. Море и солнце способствуют влюбленности, а, старик?» – с ироний думал он о себе, стараясь подавить возникшее чувство. Но с каждым часом делать это было все труднее.

Веня уже не чувствовал себя рядом с Катей этаким московским «мачо», много повидавшим и хорошо познавший этот мир; скорее он ощущал себя четырнадцатилетним подростком, впервые влюбившимся и робеющего в присутствии субъекта своего восхищения. Его переполняли чувства обожания, нежности и преклонения, но при этом он пребывал в растерянности, поскольку впервые не знал, как вести себя с девушкой, которая безумно ему нравится – не мог предвидеть, как поведет себя Катя, если он откроется ей. «Я никогда прежде не испытывал ничего подобного, это как внезапная стихия, от которой невозможно укрыться и спрятаться. Надо только довериться провидению», – думал он в смятении.