Янка Рам - История одной переписки

– Моя девочка…

Слышу только свой пульс. Словно через усилитель. Гулко. Как в бочке. Темп ускоряется. Удар, и тут же второй, на терцию ниже. Могу разложить эту музыку на ноты.

Ощущения исчезают. Её больше нет. Сердце разгоняется, внезапно превращая желание в ярость.

Это – как лететь с горы на неуправляемой фуре…

Это – как натянуть тугую резину, и вдруг она лопается…

Это – как выстрел в голову, в упор, из гранатомёта. Голова была, и вот её нет.

Это – как от любви до ненависти…

Очень сильной. Безрассудной любви.

– Ты хочешь точку!? Всё? Ты так решила? Другой?..

Голос не слушается. Как и губы. Они улыбаются.

Вижу всё как сквозь вспышки стробоскопа. Мне невыносимо её лицо. Как этот принадлежащий мне рот может говорить такое?

– Хоть секунду ты думала обо мне?! Ты сломала меня, перекроила, заставила дышать тобой…

Наши глаза сближаются. Её – уверенные, спокойные, пустые. Хочу, чтобы она ослепла. Лишилась этих, чужих мне, глаз.

– Теперь отнимаешь? Теперь ты решила? ТЫ?! Точку?

– Олег… Я не люблю тебя. Всё.

Закрывает глаза.

– Смотри на меня!

Я сжимаю горло, из которого выходит эта неправда, впечатывая её затылком в стену. Глоток облегчения. Её боль – против моей.

Точку…

– Смотри на меня, когда говоришь это!!!

Глаза открываются.

– Не люблю, – хрипит она мне в лицо.

Сжимаю крепче. Это моё горло…

– Не люблю… – звука нет, но губы двигаются в оскале отвращения.

Мне не нравится это выражение лица. Я стираю его, разбивая ей пощечиной губы. Это моё лицо. Моё! Убери, блять, с него это!

Из глаз брызгают слёзы. Они оживают на несколько секунд. Пью её чувства. Рука на шее замирает. Её веки смыкаются, пряча от меня это живое, наше. Когда открываются, остаётся только пустота.

Нет. А вот это верни! Моя рука опять взлетает. Удар. Кровь брызгает мне в лицо.

– Больно…

– Больно!? Разве это больно, Жень? Посмотри на меня!!! Вот это БОЛЬНО!

– Хватит… – она пытается освободить свою шею. – Хватит. Не хочу тебя больше. Точка.

– Точка? Я поставлю тебе точку…

Перехватываю горло крепче. Вдалбливаю в стену. Смотрю на глаза. Живые. Живые… Мои… Ещё раз. Рука сжимает горло сильнее. Её губы синеют, в глазах – ужас. Я целую эти губы. Или кусаю. Мой рот в её крови. Это гораздо терпимее, чем её «не хочу».

Руки пытаются оттолкнуть меня. Пальцы на моём лице почему-то нежные. Тело бьётся и мечется, вырываясь из железной хватки. Я не могу её отпустить. Как же я могу её отпустить!? И мы вместе съезжаем по стене на пол.

Она не собирается никуда больше. И я ложусь рядом. Беру безвольную руку в свою. Мне почти что хорошо…

– Две тысячи сто девяносто первый, – задыхаясь, подскакиваю я. – Блять… Она жива. Жива. С ней всё хорошо. Это закончилось как-то по-другому.

– Олег. У Вас сегодня что-то случилось.

– Нет.

Мой психоаналитик встаёт с кресла, приближается. Это хороший психоаналитик. Но есть проблема: я – херовый пациент.

– Вытяните руку.

Подчиняюсь.

– Тремор, – констатирует он. – Не хотите об этом рассказать?

– Нет.

– Я не смогу помочь Вам, если Вы не будете сотрудничать.

– Сегодня был кошмар.

– Вы пьёте таблетки?

– Нет.

– Расскажите о Вашем сне.

– У меня случается аффект. Я убиваю женщину.

– Какую женщину?

– Свою женщину.

– Что Вы чувствуете, делая это?

– Умиротворение…

Полнолуние. Сегодня будет особенно тяжело. В полнолуние обычно не спится. После тяжёлого утра возвращаться домой не тянет. Наматываю бессмысленные круги по центру. Набережная. Притормаживаю. Мне нравится закат. Достаю дежурный Nikon, делаю несколько снимков. По привычке. Они мне не нужны. Давно не занимаюсь этим.

Подходит пара туристов с ребёнком. Вежливо здороваются на несмелом итальянском.

– Как его попросить? – спрашивает женщина у мужчины.

Вздрагиваю от русской речи.

– Я понимаю по-русски.

Женщина смущённо улыбается:

– Мы потеряли фотоаппарат. Вы не могли бы поснимать нашу дочь здесь? Мы хорошо заплатим.

– Извините, я не снимаю детей.

На их лицах недоумение. Мужчина пожимает плечами на немой вопрос женщины. Они отходят. Чувствую облегчение.

Я не работаю с детьми. Мне не нравится. Мне не нравится, когда они в одном со мной пространстве. Мне не нравятся их голоса. Мне не нравится их внимание. Избегаю любых контактов. Многие считают это аморальным. Мне всё равно. Нет, я не детоненавистник. Просто не люблю, когда нарушают моё пространство. Со взрослыми можно договориться. Взрослые понимают невербальные демонстрации. Взрослых можно оттолкнуть, проигнорировать. С детьми это не работает. Дети не сохраняют личных границ. Меня это ломает психологически. И я делаю всё, чтобы сохранить дистанцию физически. Никаких детей.