Виктория Волкова - Шиворот-навыворот

Слишком хорошо. Иштван, ее ровесник, оказался более опытным в плотской любви, нежели Иван, который был старше ее почти на три года. Более опытным и более нежным. Но…

– Ты! Ты! – от возмущения она не находила слов. – Ты воспользовался ситуацией! Ты просто негодяй!

– Ага, негодяй и подлец! – согласился он с улыбкой. – Садись лучше завтракать, набирайся сил! Может, нам захочется чего-нибудь еще после…

– Ты просто сволочь, Цагерт! Тебе кто-нибудь говорил об этом?

– Да, Лилечка, неоднократно! Ешь быстрее и пойдем обратно в постель, а то ты рискуешь остаться голодной. Клин клином надо вышибать. Это народная мудрость. Может, со мной ты забудешь этого козла.

– Ты решил, что теперь со мной можно делать все что угодно?! – разозлилась она. – Раз я попала в такую историю. Я не такая, как все твои бабы! Ошибаешься, Иштванек! – От накатившего негодования она даже притопнула.

– Ты что, дура, Агапова?! – искренне изумился он. – Какие бабы?! Да я всю жизнь люблю тебя, идиотку. Со второго класса, как пришел в эту школу. Мне другие на фиг не нужны, если ты рядом будешь. А так, я же живой человек, Лиля!

Он перевел дух:

– Значит, так. – Его голос зазвучал непривычно резко. – Первое, как порядочный человек, после сегодняшней ночи я должен на тебе жениться. Второе, из-за ребенка я отпущу тебя к этому козлу, но, если он откажется от тебя, выйдешь за меня замуж. Согласна?

– Но я же не люблю тебя, – пробормотала Лиля.

– Ты просто этого не знаешь, – самоуверенно заявил Иштван.

Он подошел к ней, взял рукой за подбородок и поцеловал. Долгий поцелуй перешел в волнующие ласки. До комнаты они не дошли, а яичница пригорела.

В половине четвертого Лиля с Иштваном подъехали к пятнадцатой больнице, где в травматологии лежала Зина Кондратьева. Он достал из багажника два кулька с фруктами, и они двинулись наверх.

– А где Костик лежит? – поинтересовалась Лиля.

– В своем любимом отделении, в зубной травматологии. Он после серьезных драк обычно там отдыхает.

– А это далеко?

– Напротив твоей Зины. Дверь в дверь. Ты у нее побудь и в четыре выходи в коридор. А я с Костиком на лестнице постою. Если все сложится удачно, проходи мимо, не оборачивайся. А если будет, как я предполагаю, то сам вмешаюсь. Все, иди. – Он чмокнул ее в щеку и, выдав пакет с фруктами, отправился к соседней двери.

Зина лежала с подвешенной к потолку ногой и читала. Копна рыжих волос разметалась по подушке. Подруга настороженно посмотрела на Лильку.

– Выкладывай, что случилось?

– Ничего, – стараясь сохранить только-только обретенное спокойствие, соврала Лиля.

– Странная ты сегодня! На себя не похожа, – с сомнением заметила Зина.

Они поболтали о том, о сем. О предстоящей свадьбе Нины Сердюковой, о ее женихе. Решили, что за такого бы ни одна из них ни за что бы не пошла. Обсудили моду на свадебные платья и уже перешли к вопросу первой брачной ночи, как в палату вошел Иван.

– Привет! – кивнул он Зине.

– Что ты хотела? – спросил Лилю, даже не поздоровавшись с ней.

– Поговорить, – спокойно сказала Лиля, стараясь не смотреть на удивленную Зину.

Коридор оказался пустым. Лишь на лестничной клетке, сразу за стеклянной дверью, стояло несколько парней. Одного из них Иван узнал сразу: вчерашний Пахом. А другой, чернявый, в коричневой кожаной куртке, и есть, должно быть, тот самый Иштван Цагерт.

– Что хотела? – повторил вопрос Иван. Холодно и через силу. О чем говорить, если сюда она пришла, заручившись поддержкой друзей-уголовников. Обсудили, должно быть, линию защиты, и заодно утешили.

– Кто мне звонил? – сразу набросился он.

– Иштван. Я попросила.

– Куда не посмотри, всюду Иштван, – осклабился Иван.

– Понимаешь, получилась глупая ситуация, – начала оправдываться Лиля. – Мы с ним просто друзья. И как-то ездили большой компанией на дачу. Он фантазер и наплел какую-то чушь Игорю Петровичу. Больше я пока не могу тебе ничего сказать, это не моя тайна. Ты просто верь мне, Ванечка. Я люблю тебя. Пожалуйста, давай…

Она стояла перед ним в темном драповом пальтишке и мямлила, как двоечница у доски. И из всех христианских чувств Иван мог испытывать к ней только жалость.

– На чьей даче мы тогда трахались? – грубо перебил он, не скрывая презрение.

– Это дача Иштвана. Его родителей. Я попросила ключи, – пробормотала она, отводя глаза.

– И там ты чувствуешь себя как дома. Даже знаешь, где хранятся простыни. – Иван смотрел отчужденно. Его глаза, обычно добрые и веселые, полыхали огнем ненависти и презрения.