Анастасия Безрукова - Яся сидела на стуле

– Паш, прости, я не знала.

– Конечно, не знала. Мы же когда с тобой последний раз виделись? Это ведь было аккурат перед тем, как я в Австралию на раскопки уехал.

Яся задумалась. После выпускного они с Пашей сразу договорились – никаких бесполезных звонков и переписок, только личные встречи. Обещание они нарушили только дважды: один раз Паша пригласил на свадьбу, а второй…

– Девять месяцев назад. Ты на похороны приезжал. Тогда весь класс собрался, даже Карина из Италии приехала.

– Да, жаль, всё-таки твоих родителей. Глупо как-то все это вышло. Ты к психологу так и не сходила, я тебе контакты кидал?

– Паш, давай не будем об этом. Ты-то себе жену новую не подыскал? Ты же не можешь без женщины, знаю я тебя.

– Вот как раз к ней и приехал.

Паша взял Ясину ладонь в свои большие медвежьи лапы. Руки у него были шершавые, мозолистые. Ногти были чистые, но пожелтевшие от постоянного соприкосновения с землёй и глиной.

– Ясмина, Яся… Может, всё-таки попробуем, а? Ну нет у меня никого ближе тебя. Ты самый уютный человек на всей планете. Такой, который мне нужен. Чтобы мне было куда возвращаться, понимаешь. Не могу я в пустую квартиру приходить. Холодно там, холоднее, чем в Заполярье на реке Море-Ю, где писать на улице равносильно кастрации. Яська, ну что ты молчишь, ответь что-нибудь?

Яся смотрела на свою маленькую хрупкую руку, завёрнутую, словно младенец, в кокон, и ей не хотелось её убирать. Чувство тёплое, мягкое, нежное заполнило всю её по самое горлышко. Паша был её лучшим другом уже почти 20 лет, они делились самыми сокровенными секретами, но ни разу не делили постель.

– Паша, я люблю тебя больше всех на свете. Мне кроме тебя и любить-то некого. Ты для меня и брат, и отец, и даже сын. Но не муж. Прости.

Яся думала, что Паша сейчас кинет её руку, встанет и уйдёт. Но нет. Он ещё сильнее стиснул её ладонь, притянул её к себе и поцеловал по-отцовски нежно.

– Ох, Яся, а всё равно старость будем вместе встречать, вот увидишь.

Яся не смогла сдержать слёз. Поток её горя прорвался горячими струями из глаз. И она вдруг, сама того не желая, рассказала своему другу детства всю эту глупую историю про Анатолия Николаевича, книгу и женщину с крупными бусами и прямой спиной.

Паша слушал молча и ни разу не перебил. За их многолетнюю дружбу он усвоил одно: если вставить в Ясин монолог хотя бы слово, оно встанет плотиной на реке её излияний и перекроет их навсегда. Он молчал. Но ему хотелось закричать на неё, надавать по щекам, сказать, что она дурочка, и стиснуть в объятиях до хруста костей. А когда Яся закончила плакать, сам вытер салфеткой её слезы и сказал:

– Ну и пошёл он в жопу, этот твой Одоевский. Спорим на чебупели, что ты найдёшь фамилию покруче?

Яся улыбнулась, вытерла тыльной стороной ладони нос и ответила:

– А, давай!

Она протянула руку, Паша схватил её и стал трясти волной, прямо как в детстве.

– Ай, оторвёшь же!

– В следующий раз, когда я к тебе приеду, познакомишь с женихом. А сегодня разреши мне, как всегда, у тебя переночевать, обещаю не приставать.

– О чём речь, Паша, твой доисторический диван ждет тебя.

– Ты что, всё ещё его не выкинула?

– Нет, конечно. Как ещё мне затащить археолога в квартиру, если не такой древностью?

Они встали, взялись за руки и пошли вдвоём, соприкасаясь предплечьями, как двое влюблённых. В каждом из них по опустошённой душе гулял ветер одиночества. И как бы они ни старались укутать друг друга теплым одеялом дружбы, согреться они не могли.

Яся сидела на стуле и смотрела на записку, которая лежала перед ней на кухонном столике.

«Доброе утро, соня. Кофе больше нет, еды тоже. Осталась только надежда. Через три месяца приеду.

P. S. Я спросил у Ясеня, где моя любимая, Яся не ответила, качая головой. Моё предложение действует бессрочно. Если надумаешь, просто выброси диван».

– Чёрт! Теперь мне с этим диваном до старости, что ли, жить? – Яся улыбнулась, скомкала записку и точным броском направила её в урну.

Археологический диван переехал пять лет назад к Ясе из старой Пашкиной квартиры, которую он продал, чтобы купить жене машину. Он был огромный, пыльный и патологически неудобный. Чтобы втащить его в зал, пришлось снимать дверь с петель. Но и это не сильно помогло – на косяке осталась глубокая царапина от металлической ножки. Диван занял половину комнаты, а в разложенном состоянии заполнял её всю. И хотя Яся постоянно ворчала, что теперь в зале не повернуться, она благодарила Пашку за то, что он вот так же, как этот диван, заполняет её жизнь. Вытащи его – и ничего и никого не останется. Только обветшалый деревянный пол и вытоптанный ковёр.