Меган Максвелл - Ты только попроси. Или дай мне уйти

Сказав это, понимаю, что я стала злой. Эрик этого не заслуживает. Крепко сжав его руку, притягиваю его к себе и, всхлипывая, шепчу:

– Прости… прости, дорогой. Никто в целом мире не заботится обо мне лучше, чем ты.

Он, не обращая внимания на мои ругательства, говорит:

– Успокойся, малышка…

Но мое ангельское и спокойное состояние быстро проходит. Боль опять возвращается, и я, выкручивая ему руку, цежу сквозь зубы:

– Боже мой… Боже мой… Опять начинается эта чертова боль!

Эрик вызывает медсестру и просит ее об эпидуральной анестезии. Женщина видит, что я в истерике, и сообщает, что не может мне ее сделать без разрешения врача. И я начинаю материться. Осыпаю матами абсолютно всех. Конечно же, по-испански, чтобы меня не поняли. С каждым разом боль становится сильнее, и я не могу ее терпеть.

Я – плохая больная…

Я – плохой собеседник…

Я – все наихудшее…

Эрик пытается отвлечь меня, приговаривая тысячу ласковых слов. Заставляет меня дышать, как нас учили, но я не могу. Я так сильно сжимаюсь из-за боли, что не понимаю, дышу я, пищу или матерю всех родственников больничного персонала.

Я потею…

Я дрожу…

Чувствую новый спазм…

Сжимаю руку Эрика, который подбадривает меня дышать.

Дышу… дышу… дышу.

Боль снова утихает. Но с каждым разом она возникает все чаще и становится все сильнее.

– Я умира-а-а-а-ю, – тяжело вздыхаю я.

Эрик вытирает мне лицо влажным полотенцем и говорит:

– Любимая, задержи взгляд на одной точке и дыши.

Делаю это, и боль стихает.

Но когда она возникает снова, я, предвидя, что он в энный раз скажет задержать на чем-нибудь взгляд, с силой хватаю его за галстук, притягиваю к своему лицу и рычу, вне себя от ярости:

– Если ты еще раз скажешь мне смотреть в одну точку, клянусь своим отцом, я выдерну твои глаза и прилеплю их к этой самой проклятой точке.

Он молчит. Он ограничивается лишь тем, что дает мне руку, когда я съеживаюсь на койке, умирая от боли.

Боже… Боже мой… Как больно!

Если бы мужчины рожали, то уверена, что они уже давно придумали бы, как выращивать ребенка в пробирке.

Открывается дверь, и я смотрю на врача с таким же выражением лица, как у девочки из фильма «Заклинание». Я убью ее, клянусь, что убью. Но она, ничуть не меняясь в лице, задирает простыню, засовывает опять в меня свою руку и, не обращая внимания на мой убийственный взгляд, говорит:

– Джудит, поскольку это твои первые роды, ты очень быстро раскрываешься. – Затем она поворачивается к медсестре и говорит: – Уже почти шесть сантиметров. Пусть придет Ральф и сделает ей анестезию. Да, уже! Кажется, этот ребенок спешит выйти наружу.

О да… эпидуральная анестезия!

Услышать эти слова для меня приятнее, чем оргазм. Чем два… чем двадцать. Я хочу килограммы анестезии. Да здравствует эпидуральная анестезия!

Эрик смотрит на меня и, вытирая мне пот, шепчет:

– Вот и все, любимая. Тебе сейчас ее сделают.

Я скручиваюсь от нового спазма и, когда он проходит, шепчу:

– Эрик…

– Что, малышка?

– Я больше не хочу беременеть. Ты мне это обещаешь?

Бедняга кивает. А кто может мне противоречить в такой момент?

Он вытирает пот и собирается что-то сказать, как вдруг открывается дверь и входит мужчина, который представляется как Ральф, анестезиолог. Когда я вижу иглу, мне становится плохо.

И куда он собирается это вставить?

Ральф просит меня привстать и наклоняет меня вперед. Он объясняет, что я должна сидеть абсолютно неподвижно, чтобы не повредить позвоночник. Мне становится страшно, но чтобы все быстрее закончилось, нужно слушать доктора. И я почти не дышу.

Эрик мне помогает. Он не отходит от меня. Я чувствую слабый укол, когда меньше всего этого ожидаю, и анестезиолог говорит:

– Все. Я ввел тебе анестезию.

Я с удивлением смотрю на него. Вот это круто!

Я думала, что упаду в обморок от боли, но даже не почувствовала укола. Он поясняет, что оставил там катетер для того, чтобы врач могла при необходимости ввести еще анестезию. Затем он собирает свое оборудование и уходит. Когда доктор выходит и мы с Эриком остаемся одни в палате, он целует меня и шепчет:

– Ты – моя чемпионка.

Ну какой же он хороший! Сколько он терпит со мной и сколько любви он демонстрирует мне с помощью своих слов и действий.

Минут через десять я замечаю, что страшная боль начинает затихать до тех пор, пока совсем не исчезает. Я чувствую себя царицей Савской. Я снова стала сама собой. Я могу разговаривать, улыбаться и общаться с Эриком, не надевая маску семиголовой гидры.