Татьяна Никандрова - Бунтари не попадают в рай

– У меня такое ощущение, что я родилась глухой, – делится она. – Не в том плане, что я не слышу окружающих звуков, а в том – что я не слышу себя. Не замечаю знаков. Не учусь на своих ошибках. У меня вся жизнь кувырком, и лучше не становится. Наверное, я реально какая-то не такая…

– Хочешь сказать, ты ни разу в жизни не испытывала радости? Не была счастлива? – недоверчиво хмурюсь я.

– Была, конечно, но в этом вроде как нет моей заслуги…

– Брехня! – легонько щелкаю ее по носу. – Почему ты так строга к себе? Если все хреново, значит, это твоя вина, а если хорошо, то в этом нет твоей заслуги! Что за двойные стандарты, Ась?

– Я… Я как-то с этой стороны не смотрела, – она улыбается.

– А ты посмотри, – хмыкаю я. – Глебас фигни не скажет!

– Это точно, – она протягивает руку и дотрагивается до тыльной стороны моей ладони. Осторожно и совсем легонько, словно боится обжечься. – Спасибо тебе, Глеб. Ты такой умный.

– Пожалуйста, домовенок, – ободряюще сжимаю ее тонкие пальчики и, сделав последнюю затяжку, отбрасываю окурок. – И это… Если тебя Стелла опять будет доставать, ты не стесняйся, мне говори, лады?

– Хорошо.

Больше мы не разговариваем.

Просто лежим на холодной крыше и любуемся тем, как с неба радужными хлопьями падает, возможно, последний в этом году снег.

Егор

– Давно не виделись, – улыбается Стелла, когда я сажусь рядом с ней на скамейку.

На этой неделе я действительно не так часто появлялся в колледже. А все из-за органов опеки, которые то и дело дергали нас с дядей Валентином, требуя принести очередную бумажку. На собственной шкуре я испытал все «прелести» бюрократии и узнал, каким «увлекательным» может быть стояние в десятиметровой очереди.

– Скучала?

Спрашиваю полушуткой, потому что на самом деле мы со Стеллой не в таких отношениях, чтобы скучать друг по другу. Да, мы довольно тесно общаемся, переписываемся по вечерам и даже пару раз гуляли. Но этого все же недостаточно для того, чтобы стать по-настоящему близкими. Ну и знакомы мы всего-ничего: чуть больше недели.

– Скучала, – кажется, она решила поддержать мою игру. – А ты?

– Тоже.

Это, конечно, не совсем правда, но и не откровенная ложь. Скорее так – легкая форма приукрашивания.

– Мороженое хочешь? – Стелла протягивает мне бело-красную упаковку.

– Да ну, какое мороженое? – отрицательно мотаю головой и ежусь. – Холод собачий.

Я не знаю, как здесь, но в Москве обычно в это время уже намечается потепление. Солнце прогрызает тучи, да и воздух становится душистым, весенним. А тут дубак дубаком. Серость, грязь и безнадега.

– А мне нравится, – пожимает плечами Стелла. – Знаешь, на Тибете люди в жару пьют горячий чай, а я по аналогии ем мороженое в холод.

– Просто есть теория, что горячий чай в жару охлаждает, – замечаю я. – А мороженое в холод тебя точно не согреет.

– Ну и что? – беззаботно фыркает она, вскрывая пачку. – Я не боюсь замерзнуть. В жизни есть вещи куда страшнее этого.

Тут я не могу не согласиться. После ее слов в голове тотчас вспыхивает образ родителей, которых я никогда больше не увижу и по которым неистово скучаю.

Да, Стелла права. В моей жизни действительно есть вещи гораздо страшнее холода. А в ее?

– Например? – впиваюсь в девушку внимательным взглядом.

Она всегда кажется расслабленной, невозмутимой, будто ничто ее всерьез не волнует, не вызывает эмоций. А, может, она только с посторонними такая? Не раскрывается до конца, маску носит… Может, на самом деле у нее на душе тоже камень весом в тонну? Может, он ее тоже тяготит и к земле пригибает?

Я ведь, если задуматься, толком ничего не знаю о Стелле. О себе она говорит мало и как бы нехотя. От вопросов отделывается общими расплывчатыми фразами. Больше расспрашивает и рассуждает на отстраненные темы. Мне интересно с ней и интересна она, но я чувствую какой-то холод. Какую-то корочку непроницаемости, под которую никак не пролезть.

– Например, зависимость. Глупость. Слабость, – медленно чеканит Стелла. – Холод и другие внешние факторы легко регулируются сменой окружающей среды. А вот от себя не убежишь. Никогда и никуда.

– Презираешь слабых? – неожиданно для самого себя догадываюсь я.

– Всей душей, – признается она, вонзаясь зубами в пломбир. – Все беды в этом мире из-за дураков и слабаков.

На первый взгляд, ее слова кажутся в высшей степени циничными, но я не оставляю попыток докопаться до сути:

– А как же сочувствие? Сострадание? Ведь нас всегда учили, что надо помогать слабым… Разве нет? Ведь каждый может оказаться в беде…