Татьяна Никандрова
Люблю тебя врагам назло
Ярослав
Меня зовут Ярослав, и я живу в детском доме.
Семнадцать лет назад моя мама родила меня и тут же написала отказную. Я был ей не нужен.
Знаете, я слышал, что младенцы много кричат. Может, поэтому она меня оставила? Не смогла выдержать моего ора? В таком случае она поторопилась с выводами. Очень скоро я понял, что плакать и звать на помощь бесполезно. Никто не придет. Никто не поможет.
Лет в семь я часто рассматривал себя в зеркале, пытаясь докопаться до сути: почему все же мама меня бросила? С чего взяла, что я "некачественный"? Может, ноги у меня были кривоваты? Или лицо слишком цвело веснушками? Ведь во всем остальном я был самым обычным, как все детдомовцы. Не лучше и не хуже. Выбритый под машинку череп, зеленые глаза, две руки, две ноги.
Уже позже я узнал, что родительница отказалась от меня не из-за изъянов во внешности. Выяснилось, что она была наркоманкой и через пару лет после моего рождения повесилась. Мать не могла справиться со собственной никчемной жизнью, так зачем же породила еще одну? Почему не сделала аборт?
Вот, например, котят, которые никому не нужны, топят. Я считаю, это гуманно. Так почему же никто не проявит гуманности к человеческим детенышам, которые обречены на жизнь без любви?
Я бракованный товар. Государственный иждивенец. Человек без детства. Беспризорник.
О том, что мир жесток и несправедлив, я узнал очень рано. В детском доме ночная нянечка нещадно лупила тех, кто писал ночью в кровать. Иди попробуй в темноте доберись до туалета и найди свой горшок. Помню, было очень страшно, да и п и сать хотелось нестерпимо. Но я все же шел. Шлепал босыми ногами по полу в ночи, упрашивая свой мочевой пузырь немного потерпеть. Уж очень не хотелось получать от нянечки по жопе.
Но мне не повезло. Даже в ту ночь, когда моя кровать была сухой, нянечка все равно огрела меня лопаткой. Для профилактики, так сказать.
Будучи круглым сиротой, я быстро понял простую истину: для того, чтобы жить, нужно вертеться. Доверять в этом мире никому нельзя. Каждый ищет выгоду только для себя, всех волнует исключительно своя задница. Ну, и, конечно, классика – выживает сильнейший. Поэтому если хочешь уцелеть, не стесняйся бить первым.
За свою жизнь я сменил несколько детских домов, и, как ни странно, порядки везде были примерно одинаковые: дедовщина, уважение к физической силе и пренебрежительное отношение к дисциплине.
Когда первый раз приходишь в новый коллектив, нужно действовать быстро: вычисляешь, кто тут главный, подходишь к нему и даешь в морду. Нужно постараться вырубить придурка, тогда твоя жизнь будет менее говеной – заработаешь определенный авторитет, и тебя не загнобят на пустом месте. А если главный вырубит тебя, то, считай, не повезло. Будешь выполнять унизительные поручения и спать в шкафу.
У меня было по-всякому: и так, и эдак. В последнем детдоме я нахожусь уже шесть лет и довольно неплохо устроился. По роже почти не получаю, если только от своих, и то за дело. Сейчас я уже старший, поэтому меня не трогают. Боятся.
Первый раз нос мне сломали лет в восемь. Признаться честно, это было не так уж и больно. Ну, по крайней мере, не больнее, чем ломать руку или получать сотрясение мозга. В последующие годы мой нос хрустел еще раза три. Очевидно, кость не всегда срасталась правильно, так что теперь я похож на бойца ММА. Но мне, по большому счету, плевать на свою внешность – в интернате не так уж много зеркал, поэтому видеть свою кривоносую рожу приходится нечасто.
Знаете, жизнь в детском доме заставляет принимать правила игры, даже если они тебе не очень нравятся. Не скажу, что я получал особое удовольствие от того, что макал Никиту Сидорова головой в унитаз. Или что мне было приятно толпой пинать лежащего на земле Олега Иванова. Но я рассуждал примерно так: меня макали, и я макаю, меня пинали, и я пинаю. Согласен, примитивно и жестоко. Ну а как иначе?
Дымить я начал лет в девять. Не так уж и рано по меркам детдома. Тогда все вокруг курили, и я, увы, не стал исключением. В моем неразвитом мозгу просто не возникло мысли, что можно делать что-то по-другому, не как все. Отличаться было невыгодно – если ты не в стаде, значит, ты враг. А врагов надо бить. Нещадно и безжалостно.
Мой первый сексуальный опыт случился в тринадцать. Опять же не самый ранний возраст для воспитанника сиротских учреждений. Помнится, ее звали Полиной. Она была на пару лет старше и много понимала в этом.
Читать дальше