Елена Левашова - Мы не навсегда

– Я… Там…

– Сейчас водички принесу. Дыши, детка. Барсик, последи за ней. – Командует папуля, а Барсик грустно скулит.

Павел Иванович приносит стакан воды и мокрое полотенце. Я с трудом дышу. Павлик сейчас сказал бы, что у меня паническая атака. Или истерика. Интересно, а как бы он объяснил свое поведение? Помутнением рассудка или слабостью?

– Папа, а вы… вы знали про других женщин у Павла?

– Нет, Сонечка. Господь с тобой! – Павел Иванович складывает ладони в молитвенном жесте. – А с чего ты взяла… – он посматривает на телефон, лежащий на столе. – Второй телефон, значит? Ну и… козел.

– Вы не знали?

– Нет. И не догадывался. Что там?

Не хочу волновать старика. И про беременность некой Виктории решаюсь пока не говорить. Для начала мне нужно все проверить. Кто знает, как она поступила с беременностью после смерти Павла? Она запросто могла избавиться от ребенка.

– Там грязная переписка, доказывающая, что у моего покойного мужа была двойная жизнь. – Сухо произношу я.

Плечи Павла Ивановича сникают. Он смотрит в одну точку, пытаясь осознать услышанное. Косится на телефон, так и не решаясь взять его в руки…

– Пап, не надо его смотреть. Ни к чему… Не хочу еще и вас потерять.

– Держись, дочка. – Хрипло произносит Павел Иванович. – Я и не думал смотреть. Зря я этот ящик проклятый не выбросил.

– Пап, а кто его принес? Эта… девица писала Павлу в день смерти. Выходит, он оставил телефон в банкетном зале. Забыл его? Или попросил кого-то…

– Ящик принес Борька Борисенко. Сказал, что Павел сложил эти вещи сам, но теперь-то я понимаю – это ложь… Не мог он их упаковать. Уверен, Борис знал про любовницу и… другие делишки моего сына. Паша мог случайно обронить телефон или… намеренно передать его Борисенко. Вы же собирались ехать на базу отдыха прямо из ресторана? Павел просто не хотел тебя провоцировать. Вызывать подозрения. – Со вздохом отвечает Павел Иванович.

– Выходит, они прикрывали друг друга? Борисенко и Паша. – Произношу, растянувшись в кровати. – Интересно, все знали о любовнице? Кто еще смотрел на меня, как на идиотку?

– Перестань, Сонь. Это они… мерзавцы и идиоты, а не ты. Если бы я знал, то никогда не позволил тебе находиться в неведении. Ты, как дочка мне… Жаль, что детишек бог не дал, но…

– Спасибо вам. – Отворачиваюсь к стене, пряча выступившие слезы. Как я работать буду? Если силы испарились из моего тела, как сигаретный дым. Меня словно лишили стрежня. Не представляю, как бы я все это выдержала, будь Павел жив.

– Бери себя в руки, дочка. Мир не рухнул. Ты молодая, красивая и умная. А Паша дурак… Хоть и мой сын. Хочешь, на рыбалку поедем? Барсика с собой возьмем? Галя пирожков напечет. Ты отдохнешь, отвлечешься…

– Нет, пап. Работа меня спасает. Только она верна мне. А люди… Я больше никому не смогу поверить.

Мир обрушился на мои плечи страшной правдой. Придавил прежнюю Софью бетонной плитой из предательств и измен. Меня нет… И мой ненадежный стержень разбился, как стеклянный. Теперь надо строить новый… Плести его, как корзинку из уважения, заботы о себе, любви… Я ведь никогда не была в приоритете у Павла. Да что там у него – я всегда жертвовала своими интересами ради него. Он нашел мое слабое место – отзывчивость, безотказность и методично на него давил. Все, хватит!

Пью сладкий чай, приготовленный Галиной Александровной, и вызываю такси.

– Сонечка, ты куда? Ночь на дворе, – свекровь взволнованно вздыхает и охает. – Ну… ничего не исправить уже. Пашеньки нет. Он и оправдаться не может…

– Я в квартиру, Галина Александровна. – Скоро вернусь.

«Сейчас выберем обои и я приеду. Отвезу ее домой», – всплывают в памяти слова Павла. Боюсь представить, как он говорил обо мне с «Викушей». Наверняка придумывал мне грехи или пороки, а, может, болезни.

Поднимаюсь в квартиру, включаю свет, вдохнув запахи пыли и стройматериалов. С наслаждением сдираю обои в прихожей – единственные, что мы выбирали с ним вместе. Режу их острым краем шпателя и сдираю, сдираю… Бросаю клочки бумаги под ноги, топчу их, словно они виноваты во всех грехах. Ничего, я новые приклею. Завтра же пойду и выберу на свой вкус. И шторы поменяю, и посуду… Добро пожаловать в новую жизнь, Соня. Жизнь, полную любви к себе.

Софья.

«Сонечка, никогда больше не крась ногти в такой цвет. Ты же не разгульная вертихвостка?», – в памяти всплывает воспоминание. Паша тогда раздраженно тряхнул газетой, мазнул взглядом по моим «вульгарным» ногтям и вернулся к чтению.