Алинда Ивлева - Осколки падающей звезды

В сторожке пахло жиром, керосином, и заскорузлым мужским потом. Лай собак пульсировал в ушах, парализуя волю. Бряцание оружия было все ближе. Али понимал – окружают. Гаяне, обхватив колени, уткнулась носом в окровавленные юбки, утерла слезы концом платка, и прошептала манко и уверенно одновременно:

– Возьми меня, моя любовь. Я не дамся им. Умоляю, – и девушка расстегнула пуговички на вороте платья, оно по плечам предательски быстро сползло, как сель в дожди затяжные с гор.

Адреналин и возбуждение не оставили времени для сомнений. Парень понимал, что его убьют первым, а с его ласточки сдерут кожу живьём, когда надругаются. Он покрыл ее своим телом, закрывая от насилия, нечеловеческого ужаса, спрятал ее под собой. Пусть он будет ее первым и последним мужчиной. Али положил кинжал на топчан. Они не слышали ничего, кроме дыхания друг друга, шума свободолюбивого ветра, и мелодии, спетой пичужкой в ивняке, окрашенной рубиновыми струйками последних капель жизни с их запястий.

Цепочка добра

Петр развёлся месяц назад, и вот уже месяц не просыхал. Вот так: любила 10 лет, раз, и разлюбила. Новый избранник моложе и успешнее. Бизнес Петра "кофейные аппараты" дышал на ладан.

⠀Сочельник. Кругом счастливые лица, витрины сверкали, словно сокровища в пещере Алладина. В кофейне пахло глинтвейном и корицей. Он вдохнул с ностальгией аромат выпечки, вспомнив Машину шарлотку с черникой и какао. Купил возле дома водки, зашёл в подъезд, понуро опустив плечи, и в нос шибануло вонью немытого тела, экскрементами.

Пётр матюгнулся, и с минуту постоял у открытой двери в парадную. Проветрить.

– Э, братуха, не ругайся, праздник же, я уже отогрелся, выхожу, – шероховатый прокуренный бас раздался от входа в подвал дома.

– Давай, вали, кусок дерьма носорога, – Петя раскрыл дверь пошире, выпуская на улицу фигуру в тряпье. Шмотки на существе напомнили ему бинты с мумии из древнего саркофага. На глазах изжёванный колпак.

⠀ Мужчина зашёл в квартиру и рванул в душ, смыть с себя эту мерзость опустившегося человека. Распаренный, в чистой одежде, налил водочки в стопку и хлопнул, не закусывая. Подошёл к окну. Снег летел, словно тысячи парашютов и приземлялся на крыши, карнизы. Среди белого ковра на детской площадке мелькнул одинокий чёрный бесформенный силуэт.

– Черт! Бедолага. Голодный, небось, одинокий как я, – расчувствовался, оделся, прихватив пластиковый стакан, бутылку, кусок краковской и половинку хлеба.

– Слышь, я тебе тут выпить- закусить принёс.

– О, это хорошее дело, я до инсульта вообще не пил. А щас все равно. Лучше сдохнуть, – голос бомжа хрустел и срывался на морозе. Пётр задержался. Дома тоска.

– А как ты на улице то оказался?

– Как? КАком…– бездомный засмеялся, обнажив гнилушки зубов. Жил как все, только детей бог не дал, развёлся. Помыкался один, тяжко. Квартира от матери досталась большая. Приютил бабу одинокую с дитем. Жили как все. А инсульт прихватил и слег, они доверенность сделали, хату продали и за бугор свалили.

– А ты? Куда?

– Куда? На кудыкину гору, – закашлялся бомж от смеха. – На улицу. Ну ты это, будь здоров.

– И ты не хворай, – Пётр дошёл до подъезда, и словно током прострелило под лопаткой, а ведь он так же мог на улице то. Если б не друг адвокат.

– Эй, как тебя там, не спросил, пошли ко мне. Помоешься. Одежду дам. Соберу с собой. Рождество же.

– Да не, я к человеческому отношению не привык. Всегда подвох жди, – фигура сжалась и превратилась в снежный ком.

– Пойдём, говорю, один раз предлагаю, что с тебя взять? – мужчина махнул рукой, зазывая. – Может, и ты кому поможешь!

⠀ Бомж Семён теперь живёт на даче Петра, член семьи. Теперь это не хибара 20 квадратов, а добротный двухэтажный дом с верандой.

На участке сад плодоносит. Закатки в подвале. Перепелки и куры кудахчут. Молоко козье своё. У соседки Авдотьи дом сгорел как спичка. Семён её приютил и дом ей отстроил. Живёт на два дома теперь. Подобрали они с женой подростка – девчушку семнадцати лет. А в одну из зим на трассе – собаку сбитую. Герду. Та девчушка теперь жена Петра. А Герда общая любимица. Цепочка добра.

Я после тебя

–Горько! Горько! – жених с восхищением, будто выиграл в лотерею пару миллионов у.е., в охапку схватил невесту.

– Ух, медвежья хватка, не руки, а лапищи, дикарь, – щебетнула, прикрыв рот ладошкой, подружка новоиспечённой жены свидетельнице.

– Завидуешь, завидуй молча! – отрезала та, поддержав громогласный речитатив, – Тридцать пять, тридцать шесть!