Валерия Клеманс - Пучина моего отчаяния

В десять лет я весил сорок восемь килограммов, в то время как мои ровесники весили не более сорока пяти. Три килограмма же не имеют никакого значения?

Для моих родителей – имеют. Постепенное давление, фразы „ты толстый, страшный, выглядишь отвратительно, тебя никто таким не полюбит“ сыпались от них, а затем я стал слышать подобное от моих одноклассников, хотя я особо не отличался ни от кого телосложением.

Одиннадцать лет – пятьдесят четыре килограмма. Я уже не помню точно, с чем была связана прибавка в весе, но мои одноклассники постоянно указывали мне на то, что я выгляжу больше них. Дома запрещали есть сладкое, из-за чего я покупал что-то себе по дороге из школы и ел, пока никто не видел.

Тринадцать лет. Я впервые почувствовал себя потерянным ребенком. Собственно, мне сейчас девятнадцать, за шесть лет так ничего и не изменилось.

Четырнадцать. Я влюбился в парня бесповоротно, отдавая себя чувствам полностью и без остатка.

В итоге мою душу растерзали на куски, бросили на асфальт и станцевали на ней, хорошенько оттоптав. Я не встречался со своим любимым человеком, он брезговал даже говорить о чувствах.

Что именно меня разбило?

Собственничество. С его стороны. Забавно, что собственником был не я, потому что влюблен был именно я, а не он. „Не ходи с ним, не говори с ней, твоя бисексуальность тебе не на руку, не общайся с девушкой, игнорируй того парня“. Я чуть не потерял своих друзей из-за него.

А потом начались взгляды. Пламенные? Скорее, прожигающие насквозь.

Лихорадочно руками по телу, предложения заглянуть в квартиру, сесть на него. Дома заваливал меня на диван и ложился сверху, а во время прогулок держал мои руки в своих, пытаясь согреть.

Постоянно встречался с девушками, и каждый раз приходил с новой, словно девушки – вовсе не люди.

Я влюбился в человека, который хотел пользоваться людьми во всех смыслах и не видел никаких границ перед собой.

Последним аккордом стал день, когда я решился открыться ему и рассказать об абьюзе в семье. Он не поверил мне, назвал лжецом.

– То, что ты мне рассказываешь, бывает только в сериалах. И ты вообще себя видел? Ты говоришь, что сидишь на диете, но где? Где результат?

Я прибежал домой и попросил отца перевести меня в другую школу, как можно дальше от этого места. Папа помог мне, за что я ему очень благодарен.

Я не забывал того человека очень долго. Приезжал в старую школу навестить своих друзей и знакомых, столкнулся с ним на лестничной площадке, а он… прошел мимо меня, даже не посмотрев в мою сторону. А на что я вообще рассчитывал?

Я узнал, что тот человек распускал обо мне грязные слухи, когда я уехал. Мне стало тошно, слишком противно находиться рядом со всеми, кто послушал его и поверил россказням.

Я вовсе их не виню, просто… думаю, с ними мне просто не по пути?

В голове так много мыслей, я не знаю, как правильно их структурировать и излить на бумагу, и я боюсь, что родители могут увидеть все, что я делаю. Мать и отец презирают ведение дневника. Видимо, я дал им очередную причину меня ненавидеть.

Подростковый возраст… думаю, сильный период, не правда ли? В пятнадцать я впервые голодал. Недели две или три, пока не потерял сознание и меня не заставили силой есть. В шестнадцать это повторилось, я голодал так же три недели, но при этом приноровился считать калории. Потерял сознание прямо в школе, вызвали скорую… Давление было в порядке, что-то не так с уровнем глюкозы – вместо того чтобы опуститься, он подскочил до восьми, из-за чего я, как мне объяснили, и потерял сознание.

Голод.

Мерзкое состояние, а идола анорексии прозвали коротко – Аной. От голода создается ощущение, как чьи-то ледяные тонкие пальцы проникают под кожу, пересчитывают ребра и сдавливают в силках желудок.

Невыносимо.

Истерики родителей усилились. „Если потолстеешь и не будешь влезать в одежду, мы не купим тебе новую, так что держи себя в форме“.

От нервов я периодически начал перепрыгивать с анорексии на булимию. Сносил половину холодильника, сгорал от вины и вызывал рвоту. Так сильно, пока кровь из носа не показывалась от перепада давления.

А затем посыпались слова, полные ненависти. „Лучше бы я сделала аборт“. „Мой сын в шаге от того, чтобы трахаться в зад, я не планировал родить негетеросексуального ребенка. Выбрось эту чушь из своей головы“.

„Я родила тебя не по своей воле. Если бы не ты, я бы давно сбежала из Австралии в Штаты, а теперь приходится слышать постоянные разговоры моего муженька о переезде в Южную Корею. Ты думаешь, я горю желанием вернуться на родину?“