Владислав Ляхницкий - Золотая пучина

День именин Ксюши начался обычно. Девушка собрала с полу кошму, цветастое лоскутное одеяло и забросила их на широкую русскую печь.

Вся семья спит на жесткой кошме на полу. У стены — расписная кровать с точёными ножками. Перины, сатиновое одеяло, гора подушек. Но только раз в жизни каждого поколения, в брачную ночь старшего сына тревожатся подушки и перины. Остальные годы их только прихорашивают. Постель — что громовая свеча, что подвенечные сапоги или домовина [1] Домовина-гроб, выдолбленный из одной лесины. Две колоды, закрывающие друг друга. Богобоязненный кержак готовит себе домовину своими руками и хранит на чердаке, на «вышке», как говорят в Рогачёве (прим. авт.). на чердаке. Гордость. Почти святыня. Ещё не крестя лба, Ксюша перво-наперво взбила подушки на парадной постели, потом накинула на плечи старенький рыжеватый полушубок, привычно сорвала с деревянной иглы над входной дверью подойник и выбежала в сени, да тут же шмыгнула обратно.

— Чумовая! Чуть с ног не сбила, — заворчала на неё высокая, дородная тётка Матрёна. — Аль дорогу к коровам замело? Обутки надеть позабыла? Женихи в голове?

— Какие там женихи… — Ксюша зарделась. — По мне их хоть век не бывай.

Сунув босые ноги в чирки [2] Чирки — спорки с бродней, бродни без голенищ. Для тепла устилаются изнутри сеном или сухой травой — «загатом» (прим, авт.). , Ксюша выбежала на крыльцо. Над тёмной тайгой полыхала яркая зорька. Розовели в ограде надувы оледенелого весеннего снега. Утренний морозец приятно ущипнул тугие Ксюшины щёки. Зарумянил их. Девушка глубоко вздохнула: «Женихи?! Кто же меня возьмёт такую чернявую. Да ещё без приданого».

Ксюша — стройная, румяная, с чёрной косой по пояс. Коса — её мука. Рогачёвские кержаки все русые, а тут, на тебе — срамота какая, вороновым крылом отливает коса. И лицо смуглое, точно старая медь, сквозь которую просвечивает горячая кровь. Чёрные волосы и глаза, как черёмушки, подметил ещё уставщик при крещении и, не заглядывая в святцы, нарёк её Ксенией, что значит чужая.

Когда Ксюша кончила доить корову, наверху, на потолке, зашуршало, и большая охапка сена упала рядом с подойником, девушка вскрикнула:

— Эй, не балуй! В молоко натрусишь! — а сердце сладко заныло.

Два года назад охапки душистого сена падали каждый день. Затем по крутой лестнице спускался Ванюшка. Ухватившись за дужку подойника, помогал Ксюше тащить молоко в избу. По дороге они рассказывали друг другу деревенские новости или просто смеялись неизвестно чему.

Неожиданно всё изменилось. Ванюшка стал избегать Ксюшу. Так длилось два года. А сегодня снова упала охапка сена. По лестнице с сеновала снова спустился Ванюшка. Ему восемнадцать лет. Он русый, щупловатый. Под белесыми бровями задумчивые серые глаза. Усмехнулся парень.

— Чего, как пава, расселась посередь хлева?

— Где ни села — всё моё дело. А ты чего в лес не идешь? Тебя дядя Устин за хлебом послал, а ты возле коров отираешься.

— Тятька не посылал. Я сам отпросился.

— С чего это? Может, сёдни праздник какой. Запамятовала чего-то? Святого лентяя?

Ванюшка ничего не ответил. Прислонившись плечом к стенке, он смотрел, как проворные, хмуглые руки Ксюши сцеживали в деревянный подойник молоко. Оно пенилось, словно пиво. Потом молча стал раскладывать по яслям пахучее листовое сено, и все оглядывался на Ксюшу, все заламывал на затылок мохнатый лисий треух. Когда Ксюша кончила доить, вытащил из кармана маленький берёзовый туесок, аккуратный, расписанный замысловатым орнаментом. В таких туесках мужики держат охотничьи припасы, а девки и бабы, уходя по ягоды с ночевкой, наливают в них душистый мёд. Протянул Ксюше.

— Пошто? — удивилась Ксюша и вдруг зарделась, вспомнила: именинница. — Што ты! Не надо, — нерешительно оттолкнула Ванюшкину руку.

Подарки не в обычае у кержаков. Разве жених зашлет невесте со сватами бусы да ленты, или подгулявший кум сунет куме цветастый платок в расчете на будущую благосклонность.

— Бери, — понизив голос, настойчиво сказал Ванюшка. — ещё прошлой весной делал. Имя твоё вырезал.

— Мое имя? — Ксюша покраснела. — Не, врёшь? Покажи.

— Во, смотри, — Ванюшка водил пальцем по туеску и повторял ласково, шёпотом — Кы-сы-ю-шы-а.