Наталья Оско: Vенера. В чужих руках

«У тебя там так тесно»: надпись на фото, где я стою на коленях, прижимаясь ягодицами к мужчине, и с явным удовольствием принимаю его достоинство в себя.

По комплекции тела понимаю, что это Марк.

«Твой ротик такой нежный»: описание к следующей фотографии, где я с наслаждением беру…

О боже! Чувствую, как к горлу подкатывает очередной комок и грозит вызвать приступ рвоты.

Вскакиваю с места и бегу в ванную комнату, где, следуя позывам, опустошаю желудок. Выходит только слизь желудочного сока, оставляя во рту противный кислый привкус. Когда спазмы прекращаются, обессиленно опускаюсь на холодный кафель. Меня душат слезы, так хочется устроить истерику, крушить, метать, кидать вещи, что-нибудь сломать, но у меня нет сил.

Какое-то время я тихо сижу на полу, всхлипываю и слизываю с губ соленые слезы.

Я унижена, уязвлена и чувствую себя такой грязной, что жить не хочется. На этих фото я выгляжу, как похотливая, ненасытная шлюха. Меня не насиловали, в моих глазах читается удовольствие, что пугает и огорчает особенно. Как я могла хотеть эту толпу? Я никогда не была распутной, а судя по снимками с радостью отдавалась как минимум троим мужчинам, женщине и все они…

Эта мысль вызывает отвращение, желание почистить зубы и прополоскать горло. Чем и занимаюсь последние… Я теряюсь во времени и откладываю щетку в сторону, когда чувствую боль в деснах, сплевывая покрасневшую пену. Затем яростно натираю лицо, что кожа начинает гореть и саднить. Мне этого мало. Забираюсь в душевую кабину, включаю тропический душ и сижу под горячими струями воды. Не знаю как долго. Яростно орудую мочалкой, пытаюсь смыть оставленные на коже следы чужих рук, воска, крови, спермы. А в мыслях методично и навязчиво всплывают изображения пошлых сцен. Я снова ощущаю себя грязной и начинаю все сначала.

Уже который день сижу взаперти, игнорируя всех и вся. На дверях салона украшений ручной работы «Сапфир» вывесила объявление «Закрыто по техническим причинам».

Моя квартира и мастерская находятся в одном дворе и окна квартиры очень кстати открывают обзор на лестницу и крыльцо, ведущую в салон. Я закрылась ото всех и подсматриваю за движением и жизнью на улице из-за приоткрытых жалюзи. Также партизаню за подходящими к двери салона клиентами. Они дергают ручку, читают объявление, и не веря написанному, хвастаются за телефон.

Звонок, звонок, звонки…

С момента моего добровольного заключения прошло два дня и накопилась уйма сообщений на автоответчике, с десяток писем на почте и, наверное миллион в соцсетях. Меня атакуют с настырной настойчивостью заказчики, друзья, знакомые, что действует раздражающе.

Все это вгоняет в жесточайшую депрессию, я не сплю, не ем, мучаюсь головной болью, но отключить телефон не могу, жду, когда со мной свяжется отец. Боюсь и жду.

На момент происшествия он был в отъезде и вряд ли получил информацию. Но это произойдет рано или поздно. Отец обязательно позвонит, а мама…

Она единственная чья поддержка мне нужна, но мамин телефон молчит вот уже два дня. И когда на дисплее наконец-то всплывает надпись «Мамуля», со вздохом принимаю вызов, но холодею, услышав в трубке злой голос отца.

– Венера, ты дома? Я приеду, поговорим, – звучит без лишних предисловий.

– Привет, я плохо себя чувствую, давай по телефону… Где мама?.. – растерянно шепчу и умолкаю под властным рыком отца.

– Вы обе меня предали и втоптали в грязь! Одна позарилась на кусок молодого мяса, другая выставила себя похотливой шлюхой. Предательница, развратная девка и доверчивый старый осел – хороша семейка! – распаляется мужчина, переходя на крик.

– Папа, прости! Не знаю, как это вышло. Я не хотела, – всхлипываю и размазываю влажные дорожки по щекам. Я так расстраиваюсь и недоумеваю, что мое состояние ощущает Василиса и пытается утешить, забирается на подоконник, ластится и мурлычет.

– Да неужели? Тебя силой в постель не тащили! – возмущается мужчина.

– Ты видел запись? – стыдливо закрываю глаза и жду уничижительный и правдивый ответ.

– Это так мерзко. И как докатилась до такого? Тебя имел табун мужиков и я должен молчать, хранить репутацию распутной дочери, когда хочется кричать? – срывает голос отец и заходится кашлем. Слушаю и жду, пока приступ закончится. Он много курит, а сейчас, наверное, особенно.

– Ты сможешь простить меня? – всхлипываю, но отец точно не слышит и продолжает грузить меня, наваливая одну проблему на другую.