Елена Настова - В объятьях богини раздора

«Да, – подумала она, – и мужественно, и непринуждённо, – но только там, на шоссе. А когда мы были дома, я смалодушничала. Я солгала тебе. Я сказала, что люблю тебя, хотя в тот момент не чувствовала любви».

Она поставила бокал на ковёр и потянула Ивана за руку, чтобы он встал. Он вскинул на неё удивлённые глаза, но подчинился. А когда он оказался над ней, Наталья обхватила Ивановы бёдра, повела большими пальцами по средней полоске строчки шорт. Глядя на неё сверху вниз, Иван добавил:

– А больше всего я люблю в тебе ясность…

Наталья стянула с мужа шорты вместе с бельём и подождала, пока он закончит переступать ногами. Потом, когда его ставший прозрачным взгляд снова вернулся к ней, медленно произнесла:

– Знаешь что? Я думаю так: мы с тобой стали свидетелями у-жас-но-го… Вот жил, жил человек, и умер, пусть он и дурачок… Какой урок мы должны извлечь из этого? Я думаю, мы должны…

Тут она запнулась, потому что ей показалось, что в такой обстановке, когда сама она сидит, раздвинув колени, а между колен стоит её муж, и при этом на нём совсем нет одежды, слова «мы должны жить на полную катушку» прозвучат неуместно.

– Сильно-сильно любить друг друга, – подсказал сверху Иван.

Наталья заглянула в глаза мужа, светло-карие, чуть навыкате, отчего на лице Ивана навсегда задержалось выражение лёгкого удивления, словно он начал удивляться, едва появившись на свет, да с тех пор так и не перестал. В зависимости от чувств, которые Иван испытывал, удивление могло иметь разные оттенки. Брезгливое удивление читалось на лице Ивана, когда он листал работы нерадивых студентов. Уважительное удивление – когда разговаривал с людьми знающими и опытными. Весёлым удивлением его лицо наполнялось во время встреч с друзьями, удивлением-недоумением – когда в его жизнь приходили неприятности. «А на меня он смотрит с удивлением-обожанием, – бегло подумала Наталья. – Да, так – с удивле-нием-обожанием. Словно говорит: ну надо же, ну бывает же!»

– Я говорю, мы должны извлечь такой урок, – повторил Иван. – Мы должны сильно-сильно любить друг друга.

– Хотя и не знаю, как можно еще сильнее любить тебя, – тут же добавил он. – Ты ведь это хотела сказать?

– Конечно, – поспешила согласиться Наталья.

Он хотел лечь на диван, но она помотала головой. Казалось, если она сейчас возьмёт всё на себя, то маленькая ложь о том, что она его любит, сказанная после секса, несколько часов назад ушедшая в неизменяемое прошлое, – сгладится. Она знала, что после оргазма скажет ему, что любит, и это будет правда, потому что она всегда в такие моменты испытывала прилив любви к нему и растворялась в этом чувстве столько минут, сколько проходило до его рывка в ванную. Поэтому Наталья взяла всё Иваново существо в свои руки, и он уступил. Потом они перебрались на диван, услышали скрип под собой, оба прыснули сквозь трудное дыхание, и в конце, конечно же, она сказала, что любит его, и он, счастливый, побежал мыться.

«А ведь моя жизнь идёт сильно не так, – внезапно подумала Наталья, глядя на голый зад мужа, – сильно не так идёт моя очень личная жизнь…» Мысль эта прозвучала в её голове конкретно и ясно; это был давно усвоенный вывод: она всегда приходила к нему после воспоминаний о скелете, что ж говорить о сегодняшнем дне…

«Очень личной жизнью» Наталья про себя называла свою внутреннюю жизнь – собственные эмоции и мысли. Этот мир она не делила ни с кем, никому о нём не рассказывала, но он определял её существо больше, чем что-либо. И в этом как раз мире, в «очень личной жизни», хранился у Натальи скелет . Заглядевшись на ягодицы мужа, Наталья вдруг почувствовала, как скелет зашевелился, и неожиданно для себя заплакала.

Вернулся Иван, испугался, утешал её, говорил, что на всё есть промысел Божий, что тот карлик был Божиим человеком, и ещё какую-то разную нёс нежную ерунду.

– Мы все дети Божьи, – сказала Наталья. Но слёзы вытерла.

– Может, гостей позовём? – нерешительно предложил Иван.

Наталья испытала прилив благодарности. Ей хотелось вернуть ощущение привычной благополучности, и одним из способов сделать это была возможность увидеться с хорошо знакомыми людьми.

Скоро они пили чай в обществе Сергея Ларионова, коллеги Ивана, и его жены Светы. Перед приходом гостей договорились, что не станут пересказывать происшествие, но не сдержались. Кто-то первым обронил слово – и обоих прорвало. Говорили, как обычно это делают семейные пары или близкие друзья, – перебивая друг друга, дополняя, уходя от логики повествования в сторону и забегая вперёд, сгущая краски, добавляя к месту и не к месту восклицания. Говорили больше для себя, чем для Ларионовых, в присутствии чужих впервые выстраивая последовательность впечатлений. Гости слушали внимательно, однако их реакция была совсем не той, на которую рассчитывала Наталья.