Нина Иконникова - Морячка с Кавказа

Пожилой мастер сел на стул. И так тихо-тихо сказал:

– Святая вы женщина: верите всем на слово. У генерального директора дом в Анапе уже достраивается. Будущим летом туда вся семья и переедет. Сейчас там сын его занимается отделочными работами. А то, что директор не бежит – это правильно. Он старой закалки человек и до конца выполняет свой долг. Знает, что ему по статусу не положено первому бежать. Но он тоже жить хочет. А вы вот лучше о себе подумайте, о том, как выбраться отсюда. Крепко подумайте. В воздухе уже порохом пахнет. Как бы не было поздно.

С этими словами он ушел. А я смотрю на заявления, и думаю о том, что какие у нас дружные люди. Молодцы, не бросали друг друга в сложной ситуации. Так, а что же мне делать? Запах пороха действительно уже висит над городом. Резко зазвонил телефон, даже вздрогнула от его громкого звука.

– Да, я слушаю вас.

– Виолетта Федоровна, вы только не волнуйтесь: все уже хорошо. Сына вашего прооперировали, он в безопасности, – в телефонной трубке раздался голос классного руководителя сына.

– Что?! – кричу так, что в кабинет на мой страшный вопль сбежались коллеги из соседних кабинетов.

Животный ужас схватил меня за горло. Ничего не объясняя своим растерянным сотрудникам, на ходу надевая шубу, выбежала из здания. Не застегиваясь, ничего не видя перед собой и не разбирая дороги, я, проваливаясь в сугробы, бегу по глубокому снегу. Мне совершенно нечем дышать, крик рвется из груди, но кричать нет сил. Оказывается, даже на это нужны силы. В хирургическое отделение больницы вбежала в таком состоянии, что какой-то пожилой мужчина, увидев меня, немедленно схватил за руки и насильно усадил в коридоре на стул.

– Уважаемая, тебе плохо? – заботливо спрашивает он.

Мое несчастное сердце так страшно колотится, что кажется, сейчас оно вырвется из груди. А в горле сухо и першит, словно наждачной бумагой кто-то провел. Я утвердительно киваю головой, но ответить ему не могу.

– Сестра! – зовет он, – женщине плохо.

На его крик пришла медицинская сестра моего возраста. И, профессионально оценив ситуацию, быстро сунула мне под нос резко пахнущую нашатырем вату. От этого запаха я прихожу в себя.

– Спасибо, – благодарю пожилого чеченца и медицинскую сестру, – я в норме.

Из ординаторской, привлеченный шумом вышел молодой хирург. Он приветливо мне улыбнулся, затем сел рядом со мной. Видя мое состояние, спокойным голосом сказал, что с моим сыночком все нормально. От его тихого, уверенного голоса я уже в состоянии спросить:

– Что произошло, доктор?

– Вашего сына вчера избили. Вы в курсе этого инцидента. В результате побоев лопнул кишечник: аппендицит. Хорошо, что он был совершенно пустой. Из-за того, что вы потеряли время, сегодня мальчика привезли к нам без сознания и практически без давления. Я его сразу же взял на операцию. Не волнуйтесь, теперь он будет жить. Вчера только нужно было в больницу обращаться, сразу же после побоев.

– Он не захотел никуда ехать. Убедил меня, что все обойдется. Ему стыдно стало, что попал в такую ситуацию, а достойного отпора он дать не смог. Мальчишка, есть мальчишка. А вот как я дала промашку? Нужно было его не слушать и врача вызвать. Спасибо вам, доктор, что спасли сына. Я могу на него посмотреть?

– Да. Но в палату не входите, ему нужно отдыхать. Все будет хорошо, он сильный мальчик. – Доктор устало поднялся и ободряюще улыбнувшись, провел меня к двери послеоперационной палаты.

Я долго смотрю через стеклянную дверь на своего сыночка, свою кровиночку. Бледненький, почти прозрачный, опутанный какими-то трубочками он спит. И я даю себе слово, что немедленно вывезу его из этого ада, где тебя могут убить за цвет волос, глаз, за вероисповедание. «Сынулечка мой родной, я обязательно найду выход. Ты только живи, мой хороший, выздоравливай. А я что-нибудь придумаю. Твоя мама – сильная женщина», – шепчу ему.

Из больницы устало побрела домой к родителям. Возвращаться на работу нет сил. Состояние у меня сейчас такое, как после тяжелой длительной болезни. Говоря простым русским языком: словно танк проехался. Родители у меня старенькие, обоим уже за семьдесят. Папа всю Отечественную войну провоевал, настоящий герой. А после войны вернулся сюда, в Грозный, где родился и вырос. И всю свою жизнь здесь работал на буровой.

Рассказала я своим старичкам, что произошло с их внуком. Мама, конечно, заплакала. Отец твердо сказал:

– Знаешь что, дочка, уезжайте-ка вы во Владивосток к моей сестре Ане. Мы с мамой пока здесь останемся, никуда не поедем. А вот когда получишь там квартиру, нас и заберешь. А так куда всем ехать? Нам с матерью на старость лет срываться с насиженного места в пустоту нельзя. Ты же видишь, как она сильно болеет, с диабетом по свету не побегаешь. И не переживай за нас. Мы всю свою жизнь в Грозном прожили. Сама знаешь, мы никогда не спрашивали друг у друга какая у кого национальность. Одной семьей всегда жили, делились всем что было. Просто сейчас кому-то нужно нас рассорить, разделить. Ничего, переживем и эти лихие годы. Мы же старые, кому мы нужны? Обещаю тебе, дочурочка, мы выживем, дождемся тебя. А ты Игоря спасай, он у тебя один остался на целом свете. Давай, бери трубку и звони.