Юлия Дитрих - Не отпускай меня

Вера их ссоры не любила. После них София непременно вспоминала о том, сколько горя принёс ей Верин отец, этот исключительный подонок, который бросил её с дочерью на руках. Она начинала жаловаться, как тяжело растить ребёнка одной, и повторять, чего она могла бы достичь, если бы… Однако ни старания бабушки, ни разговоры с дедом ни на минуту не поколебали уверенности Софии в собственной правоте. Актриса и звезда, она по-прежнему жила так, как сама желала и как ей самой казалось правильным.

Единственное, чем София по-настоящему начала интересоваться, – это успехи дочери в музыке. Но только после того, как эти успехи проявились и стали неоспоримыми. Ведь сначала, когда Вера просила отдать её в музыкальную школу, мать не соглашалась. Вера просила снова и снова. А София продолжала отказывать.

Вера была уже в третьем классе, когда мама начала встречаться с Павлом Афанасьевичем, директором местного дворца культуры и ярым поклонником джаза. Это он дарил своей, как он её ласково называл, Софочке, строгие и прекрасные чёрные диски винилов, которые по тем временам было не так-то просто достать. Но он как-то их доставал и дарил женщине, которая для него была всем.

Однажды, когда Вера уже в десятый раз завела разговор о том, как ей хочется, чтобы её отдали на класс фортепиано, София сидела на кухне, потягивая тонкую сигарету, вставленную в красивый костяной мундштук. Она выглядела как аристократка из шестидесятых. Элегантно уложенные волны тёмных волос поблёскивают в тусклом свете настенного бра. Мамины красиво очерченные полные губы растянуты в улыбке, которая, однако, не выражает поддержку дочери, а скорее выказывает жалость. Жалость к этой бредовой идее. Её мерцающие глаза в обрамлении длинных ресниц выражают сомнение:

− Доча, ну далась тебе эта музыкалка? Что за глупая выдумка такая? – говорила она, покачивая одной ногой, обутой в высочайшие шпильки.

− Мам, деда обещал мне и пианино привезти. Ну, прошу тебя, прошу! – умоляла Вера.

У Софии времени на споры не было. Павел Афанасьевич пригласил её сегодня в ресторан, где будут несколько важных людей, и она не хотела затягивать препирания с дочерью. Тем более что в этот момент в дверь позвонили.

− Это, должно быть, Павел. Позже решим, − резюмировала мать, кратким жестом отправляя дочь открывать дверь.

− Здравствуй, Верочка, − поприветствовал девочку высокий импозантный мужчина.

Софьина девчушка ему нравилась. Тоненькая, угловатая, с глазами в пол-лица. «Такая непохожая на мать, но со своим детским очарованием», − думал он.

− Здравствуйте, − покачнулись плотные тёмные косички.

Вера постаралась быстро отвернуться, но Павел заметил. Заметил расстроенное личико и подозрительно блестевшие глаза. Он спросил:

− Что такое, детка? Отчего такая грустная?

− Не грустная, − отнекнулась Вера, но он ей не поверил.

София уже вышла в коридор. В руках сумочка. Его головокружительная спутница готова идти. Сначала она молча наблюдала за диалогом между дочерью и Павлом, но потом решила вмешаться:

− Вера хочет пойти в музыкалку, а я вот в толк не возьму, зачем ей это. Ещё и в таком возрасте. Через полтора месяца ей уже одиннадцать… − попыталась отмести она Верину драму, как что-то не стоящее обсуждения.

И тут судьба преподнесла Вере подарок. В Павле Афанасьевиче она нашла неожиданную поддержку.

− Софочка, ты подумай сама, что в этом плохого. Пусть попробует, − предложил вдруг он. − Хочешь, я сам свожу её на прослушивание? Ты же знаешь, Анатолий – мой школьный друг, он мне не откажет.

Не желая спорить ни с ним, ни с дочкой, чувствуя себя сегодня великодушной, София по-королевски кивнула:

− Хорошо. Когда Павлу Афанасьевичу будет удобно тебя отвести, сходишь и попробуешь, − подытожила она, делая ударение на слове «удобно».

Павел Афанасьевич пропустил Софию вперёд и уже в дверях обернулся к замершей в коридоре маленькой фигурке, подмигнул ей и тихо сказал:

− Завтра будет удобно.

Весь вечер Павлу хотелось улыбаться. Он вспоминал выражение Верочкиного лица, как она стояла там, в коридоре, не веря в происходящее. Он всё не мог забыть, как загорелись надеждой её большие, черничного цвета глаза.

Вера же, только хлопнула парадная дверь внизу, бросилась к телефону. Захлёбываясь от радости, неверия в свою удачу и от нахлынувших шквалом больших ожиданий, она кричала в трубку:

− Деда, пианино вези! Мама разрешила! Она разрешила!

Вера улыбалась. Как хорошо она помнила своё счастье в тот памятный день.