Виталий Шведченко - Дада

Всё это было похоже на тревожный сон в похмельный полдень, когда от жары задремал на садовом кресле, прикрыв лицо соломенной шляпой. Запомнить эту толчею всего на свете, разумеется, нельзя. В качестве осадка осталось в памяти только любопытное школьное воспоминание, в котором он смотрел как солнечный свет падал на школьные парты через дрожащий на ветру белоснежный тюль. Манжеты слегка сдавливали запястья, комната и предметы вокруг были большими, больше, чем обычно. Почти все ребята смотрели на доску, и он тоже отвлекся от игры света и стал смотреть и внимательно слушать учителя. Ему надо было узнавать букву А. Отличать А от Л и Н от И. Это было очень трудно. Прописные буквы очень сильно отличались от строчных. Потом учительница учила считать, умножать, делить. И это тоже казалось очень трудно и непонятно. Она исписала всю доску. Когда зазвенел звонок, она взяла мокрую тряпку и стерла все с доски, доска осталась чистая и пустая. Ребята позвали его на перемену, и все выбежали на улицу, забыв всё, что было написано на этой доске. И он выбежал на улицу и бежал со всеми вместе без оглядки, торопился навстречу чему-то вместе со всеми, и не заметил, как споткнулся. Мягкая земля ударилась о него глухим пластом и стало совсем темно, смех детей внезапно заглох, как будто он провалился в колодец. Он пытался открыть глаза, но ничего не вышло. Пошевелиться тоже не получалось. И он было испугался, но вдруг приятный, знакомый голос начал считать от десяти до одного. Сначала откуда-то издалека, как будто из другой комнаты, потом все ближе и четче, пока не прозвучало: «Один! Открыли глаза!»

Курносое лицо нависало над Леонидом Андреевичем, теплые руки гладили его плечи. Он растерялся. Ему было и весело и легко и хорошо, но от чего – он не понимал. Только шорох: гипнолог развернулся, размеренно дошел до стола и сел за него, придерживая болтающийся пиджак. Кабинет ничуть не изменился, но казался теперь незнакомым. Все вокруг стало более ярким, хотя по прежнему едва горела одна лампа. Как будто ни кресел Леонид Андреевич никогда не видел, ни закорючек обоев, ни ковров, ни этого странного приятного человека за столом. Курносый гипнолог улыбался, один его глаз слегка прищуривался. Ему доставляло удовольствие наблюдать реакцию новых пациентов. Нависая над разбросанными по столу листочками с карандашными закорючками, в этом тусклом свете он выглядел как злой гений, празднующий свой триумф.

– Вы не пугайтесь, первый сеанс у нас всегда такой, это так сказать, знакомство с гипнозом. Постепенно вы вернетесь в свое обычное состояние, но опыт, приобретенный в ходе сеанса, – он важно поднял палец, – непременно останется с вами, даже если вам кажется, что вы ничего не поняли. И этот опыт, может быть незаметно, но обязательно будет работать на вас. А теперь, – он многозначительно налег на стол, – Представьтесь.

Леонид Андреевич на секунду замешкался. Врач, разумеется, знал его имя из записи на сеанс, а просьба его была шуткой. Он просто хотел напомнить Леониду Андреевичу, что обезвредил его так быстро, что тот даже не успел назвать себя. Гипнолог победоносно ухмылялся, наблюдая за пораженным Розановым. Он начал говорить что-то еще, но пациент его уже не слушал – он увидел часы и обнаружил, что с начала сеанса миновали аж целых сорок минут! Хотя казалось, что успелось только закрыть глаза и тут же очнуться. В уме остались только какие-то обрывки образов, и сильное живое чувство, как будто он только что родился и не помнит ничего и ничего не знает. И всё теперь как будто под вопросом: так ли должен выглядеть кабинет гипнолога, правильно ли я одет, хочу ли есть. Тяжело ли мне встать, правильно ли я попрощался с доктором, не выглядят ли мои действия как-нибудь глупо. Тяжело ли идет деревянная дверь под рукой. Хорошо ли когда коридор покрыт алым бархатным ковролином. И вдруг из ниоткуда этот взгляд. В коридоре на сидениях у кабинета сидела девушка и, кажется, дремала. Только когда он проходил мимо нее и внимательно разглядывал, она вдруг раз!

Пробудилась, и только открыла глаза, поймала на себе его внимание и улыбнулась – так неловко ей было за свой сон, как будто он застал ее врасплох, в неудобном положении. А может быть она улыбнулась чему-то своему, о чем мы никогда не узнаем. Он так и не понял. И все замерло. Воспоминания бывают механические, когда подходишь как к книжному шкафу, находишь нужный томик, закладку, и ать читать. А бывает, как от запахов иногда, бывает жизнь прошлого встает перед глазами сама собой и восстают из времени живые ощущения, краски, чувства. С такой же силой здесь сработал ее взгляд. И такие живые воспоминания обретают порой такую силу, что вплетаются в настоящее будто нитью. Как сейчас.