Irizka2 - На выжатом сцеплении

Прижимая его к себе, Ларс почти не слышал музыки, так громко и оглушительно стучало его сердце. От близости омеги тело казалось онемевшим, скованным возбуждением. Даже запах других альф не отбивал эту охоту. Было плевать на метку и на её аромат. Важным был лишь сладкий запах Улава, его тёплые руки на его спине и стройное тело, которое хотелось прижать ближе, сильнее, толкнуться бёдрами между его стройных ног и почувствовать его желание.

– Эй, парень, хватит, натанцевались, – грубо вырвал его из мечтаний Пауль Торсен.

– Привет! – Улав тут же оттолкнул Ларса и бросился другому альфе на шею. Эта перемена, мгновенное изменение, болезненно сдавила сердце. Словно Улав обещал ему что-то и предал.

Молча развернувшись, Ларс ушёл к барной стойке. Заказал выпивку, просто чтобы забыться. Потом нашёл какую-то компанию, из-под полы распивающую что-то крепкое, и, выбивая из себя мысли об Улаве, веселился, смеялся с другими и даже поцеловался с каким-то незнакомым парнем.

Уже порядочно пьяный, пошёл в туалет по нужде, а там наткнулся на Улава с Торсенами, словно они специально его дразнили, поджидали на каждом углу и показывали, чего Ларс лишился. Зажимая стройного омегу между собой, братья целовали его и тискали. Кристофер, не замечая появившегося зрителя, а может, намеренно красуясь перед ним, расстегнул Улаву ремень на штанах и, чуть приспустив их, запустил в него пальцы. Омега тонко застонал, повисая на Пауле, и в этот момент у Ларса сорвало крышу.

Не сказав ни слова, он полез в драку, бросился на Торсенов, желая разбить эти наглые рожи, сломать руки, что прикасались к Улаву, и выбить зубы, которыми они поставили омеге метку. Спортом Ларс занимался почти всю жизнь, а комплекцией пошёл в деда, и если б не выпивка, притупившая и навыки, и внимание, убил бы обоих. Но на шум прибежали охранники, вытащили дебошира на улицу, буквально выбросив его из клуба, не позволяя больше вернуться.

Ларс чертыхался, матерился, в ближайшем магазине купил аквавит, бездумно топя свою горечь в водке. После выпивки снова вернулась злость, хотелось не просто бить ненавистные рожи, а ломать, гнуть, крушить. Он направился к своему мотоциклу, нужно было избавиться от этой агрессии, выплеснуть всё в скорость и убраться от клуба подальше.

Возле байка его ждал Эйнар, странно бледный, нервный, махнул головой на пассажирское сиденье и строго велел садиться. Ларс послушался, пусть Эйн ведёт, лишь бы ехать быстро и не думать ни о чём. Но омега, как назло, ехал осторожно и повёз его домой.

– Давай ключ, хочу ещё кататься! – Ларс не собирался сидеть в квартире, когда внутри него всё просто рвалось от раздражения.

– Нет! – Эйнар, как обычно, упёрся, стоя на своём. – Пошли к тебе.

Не слушая возражений, он дёрнул Ларса за собой. Можно было подраться и отметелить и Эйна, но Ларс не простил бы себе драку с омегой, потому, скрипя зубами, поплёлся следом. Едва переступив за порог, Эйнар захлопнул двери и, обхватив Ларса за шею, с силой поцеловал.

Ларс опешил, не понимал, зачем друг это делает, но целовал в ответ. Губы у него были сухими и казались колючими, как и он сам. Но запах, приятный и сладкий, заглушал все мысли.

– Пошли, – снова почти приказал Эйнар и повёл его в спальню. Там стал снимать с себя мотоциклетную броню и нижнее бельё. – Чего встал? – в голосе Эйнара слышалось раздражение и вызов. – Раздевайся. Трахнемся. Это лучше, чем ты разобьёшься.

В одно мгновение страсть стёрла все предрассудки. Всё, что накопилось за прошедшие восемь лет, накрыло с головой, смешиваясь с раздражением, злостью и алкогольным опьянением. Эйнар сам себя предложил, и его мотивы были не важны. Все внимание занимали его тело, сногсшибательный запах и податливость. Ларс шёл напролом, не позволяя себе останавливаться. Не замечал ничего, что происходит вокруг, не задумываясь над тем, что будет потом.

Потрясающе красивый Эйнар обнажённым вызывал дикое желание, совершенно необузданное, и Ларс не собирался тратиться на нежности и бессмысленную прелюдию. Его тело жаждало совокупления, быстрого, безрассудного и горячего. Он брал омегу долго, страстно, доводил себя до исступления и уснул, только после того как оторвался за все годы мучений и воздержания, крепко сжимая использованное тело.

…А потом наступает момент, когда ты начинаешь чувствовать, что теперь поздно, что жизнь никогда тебе не возместит того, что должна, и тогда тебя начинают терзать страхи… Это то, что мы, альтруисты-любители, называем «страхи царя Соломона».