Irizka2 - На выжатом сцеплении

Ларс снова вздохнул.

– Приготовлю тебе кофе, – Эйнар выполз из-под одеяла и направился на кухню. Спал омега в одних трусах и, скользнув взглядом по стройной фигуре друга, у Ларса в паху потяжелело. Видеть в нём партнёра, даже гипотетического, он отучил себя давно, но тело время от времени всё равно реагировало.

– Покрепче, – крикнул он ему вслед и пошёл в душ. Нужно было смыть с себя отвратительный запах блевотины и вчерашней гулянки.

Вспоминать про Улава всё ещё было больно. Как только в голове всплывали картинки его вчерашнего разврата, тут же снова хотелось выть. Почему в его фантазиях Улав всегда выглядел невинным, скромным и доверчиво раздвигающим ноги только перед Ларсом? Может, слишком правильное воспитание, когда папа и отцы отзывались об омегах только хорошо и с уважением, или целомудренные замашки старших братьев?

Когда потёк и младший, это стало похоже на безумие, потому что четверо омег в доме, казалось, текли безостановочно. Потому он смог выбить для себя отдельную квартиру и с восемнадцати жил один. Но до этого он успел насмотреться и наслушаться дома, как же омегам хочется альфу, и как правильно – терпеть.

Ничего правильного в том, чтобы терпеть и мучить себя подавителями, Ларс не видел. И прекрасно понимал Эйнара, который только первый год после аварии провёл это время один. Потом стал встречаться с альфами, заранее договаривался, словно на базаре торговался о месте и времени. Продавал себя. Но Ларс его шлюхой никогда не считал. Лишь не одобрял выбор партнёров.

Из душа он вышел посвежевшим, но от головной боли и дурных мыслей не избавился. Эйнар уже сделал яичницу, обжарил хлеб в масле и приготовил горячий кофе. Сесть у него было негде, да и тарелка имелась в единственном экземпляре, но Ларс без возражений взялся есть из сковородки. Завтрак помог протрезветь, а кофе из-под руки Эйна оказался терпимым и достаточно крепким, чтобы прошла голова.

– Домой поедешь? – спросил Эйнар, когда Ларс вымыл за ними посуду и расставил всё по местам.

– Да, у тебя даже телика нет.

– Может, покатаемся? Погода хорошая, ни облачка, да и вообще сидеть дома неохота.

Ларс понимающе кивнул. Ему тоже было неприятно находиться в этом пустом доме, где когда-то Эйн жил со Сверре, любил его… спал с ним… лишился невинности. Ублюдок Сверре…

– Поехали. Прогуляемся, потом ко мне, перепишу конспекты, завтра же в универ. А потом закажу пиццу. От пиццы не откажешься?

– Нет! – Эйнар улыбнулся, и Ларсу сразу стало хорошо. Друг улыбался редко, и видеть его в приподнятом настроении было приятно. – Только хотел насчёт Улава предупредить, – тут же посмурнел омега. – У него с Торсенами серьёзно. Они ему метки поставили, а значит, пока они не сойдут, будут связаны.

Ларс сердито скрипнул зубами, но ничего не сказал. Эти трое точно не истинные, иначе давно бы сошлись. А раз так – через неделю метка силы своей иметь не будет, и можно будет попытаться… попробовать признаться в своих чувствах и стать настойчивее. Ему следовало быть настойчивее ещё год назад. Или два, когда Улав казался недостижимой мечтой, с нежным, никем не испорченным запахом счастья и любви. Тогда он был ещё невинным юным первокурсником, и Ларс просто потерялся в его обаянии. Теперь… не хотелось признаваться в очевидном – Улав вырос и добивался желаемого, используя своё тело.

Эйнар подвёз его до родительского гаража, откуда Ларс вывел старенькую, но верную Сузуки. Почти до полуночи они гоняли по пригороду, наслаждаясь скоростью и ощущением свободы. К своей квартире Ларс подъехал немного вымотанным, Эйнар же, напротив, выглядел посвежевшим, спокойным и расслабленным. С лёгкой улыбкой, он походил на того мальчишку, в которого Ларс влюбился. Только теперь у Эйна на шее была метка Сверре, пусть скрытая пластырем, но проделавшая в душе друга слишком глубокую дыру.

На ночь Эйн не остался, и Ларс чувствовал досаду, когда тот сбежал к истинному. Всё понимал или пытался понять, но внутри продолжало копиться недовольство, и временами ему хотелось, чтобы Сверре наконец уже умер и отпустил Эйнара, дал ему шанс начать жить по-настоящему, а не так – урывками в промежутках между короткими встречами с коматозником.

Со Сверре Биркеланном лично он почти был незнаком, но ненавидел всей душой. Ещё когда этот взрослый и состоявшийся мужчина был жив, Ларсу хотелось прийти к нему и набить морду. Потому что альфа бил своего омегу. Эйнар с глупой улыбкой идиота смотрел на синяки на запястьях и счастливо, словно это великое достояние, рассказывал, что Сверре занимается с ним уроками, и если Эйн пишет некрасиво, то поправляет его линейкой… Сверре бил свою пару линейкой по рукам, когда тот ошибался или неаккуратно писал. У Ларса подобное в голове не укладывалось, а влюблённый потерявший разум Эйнар называл это заботой и гордился поведением своего альфы.