Виктор Улин - Теща

– Что всё и где « где »? – уточнил я.

– Где у всех – между ног, « где », – снисходительно пояснил он. – Потом объясню… Ты смотри лучше, а то она сейчас свернет куда-нибудь.

Я присмотрелся и понял, что привлекло моего утонченного спутника.

Синяя юбка, болтающаяся вокруг ног, была узкой. И при каждом шаге ткань обтягивала очень круглый и очень красивый – несмотря на безнадежную старость – зад.

Ткань была очень тонкой, на ягодицах проявлялись две бороздки от резинок – невидимые трусы угадывались явно.

– Разглядел? – спросил Костя.

– Ага, – ответил я.

– Нравится?

– Спрашиваешь… – я вздохнул.

– Подожди, сейчас спереди зайду – посмотрю, что оттуда видно.

– А как ты… – начал я.

Костя махнул рукой, не объясняя, и почти побежал к стоящему на перекрестке ларьку « Союзпечати ». Постоял там пару секунд, рассматривая почтовые марки, затем очень медленно пошел обратно.

Я видел, что он рассматривает место под животом, где сходились ноги, облепленные синей юбкой.

– И как? – поинтересовался я, когда Костя миновал женщину, развернулся и мы снова пошли следом за пропечатавшимися трусиками.

– Никак, – он разочарованно вздохнул. – Фасон такой, что обтягивает только сзади. Спереди не обтягивает и не ничего видно.

– А что… могло быть видно? – очень осторожно, чтоб не выдать неосведомленности, спросил я.

– Ну… Это от ткани зависит, от ветра, от формы живота, от походки. В общем, много от чего, – рассудительно ответил одноклассник.

Я понял, что попал на знатока.

И молчал, ожидая продолжения.

–…Иногда видно только живот и пупок. Если, конечно, он не гладкий, а выпирает. Или наоборот, если втянут лункой. Иногда нижний край. А если волосы у нее жесткие, то бывает, удается разглядеть их через трусы. А иногда облепит так удачно, что видно где ложбинка между губами уходит внутрь…

– А причем тут губы? – перебил я, раскрыв невежество.

– Причем тут что? – Костя посмотрел на меня без усмешки. – Я же не об этих губах говорю, а о тех. О больших половых.

Новое слово упало в мое сознание.

Внутри у меня все заныло и задрожало не столько оттого, что я полквартала наблюдал сквозь юбку женские трусы, а от предчувствия новой информации.

– Костя… – прямо сказал я.

И даже взял его за рукав.

–…Костя. Дело в том, что я. Как бы тебе сказать…

– Говори прямо, – великодушно сказал будущий художник.

– Дело в том, что я… Я не знаю… что там у теток творится между ног. Как там устроено, как называется. и так далее. И когда ты говоришь по какие-то губы…

Я не договорил, все-таки покраснев от стыда.

– Ясно, – спокойно ответил он. – Ты ни разу в жизни не видел голую женщину. Я так и думал.

– Ну…

Мгновенно размыслив, я решил промолчать о таком гнусном поступке, как подглядывание за моющейся матерью; тем более, что ничего существенного не увидел.

–…В общем да. Не видел.

– Я тоже, – одноклассник вздохнул и добавил печально. – Где ее увидишь-то?

Как сейчас вижу выражение Костиного лица, и даже движение пальца, каким он поправил очки на своем носу.

Я помню все с ненужной точностью, и сердце мое обливается кровью от жалости к моему поколению, полностью обделенному всем, касающимся вопросов пола.

Я вспоминаю тонкий Костин палец и его круглые, как у Джона Леннона, очки-велосипеды, и думаю что сейчас любой мальчишка путем минимальных ухищрений выйдет в интернет и увидит все, что нужно.

И пусть записные моралисты обрушат на мою голову ушаты благочестивой грязи, но я буду стоять на своем.

Ошибки рождаются незнанием, знание выводит на нужную дорогу.

И, кроме того, для психики, для формирования межгендерных отношений гораздо полезнее разглядывать части тела у порнозвезд, чем у своей матери.

– Где увидишь-то ее… – повторил он.

И столько грусти звучало в его словах, что я не выдержал.

Покраснев, как переваренный рак, я пробормотал, чувствуя невозможность оставлять недоговоренное между обретшими друг друга в неясном поиске:

– Я вообще-то не совсем… Я…

Я чувствовал, что признаюсь в святотатстве, после которого вновь обретаемый друг может повернуться и уйти, но все-таки договорил:

– Я… мать свою… голую видел… один раз, когда она мылась…

Костя молчал, не меняя выражения лица.

–…Примерно вот это место и то мельком.

Я показал рукой на себе, чуть повыше того, где у меня бушевал огонь.

– Ну, так это считай вообще ничего не видел, – еще грустнее ответил друг. – Когда мы ездили к бабушке в деревню, я мать свою сто раз видел совсем голую со всех сторон. Выйдет обливаться во двор, а полотенце в доме забудет. Кричит – « Костя, принеси» . Ну я и приносил.