Елена Кучерявая - Любовь всей моей жизни

В сентябре месяце всех студентов первого курса отправили на лесоповал. С этого началась долгожданная учеба на врача. Манефа стала учиться валить деревья, пилить, подхватывать. Много новых слов появилась в ее голове. Среди студентов в основном были девушки и совсем немного парней.

Спали все в рубленой избе. Работали, в основном молча, а вечером от усталости Маня буквально валилась с ног. Как- то к ней в лесу подошла дородная студентка, посмотрела с превосходством и сказала:

– Ну и врач из тебя, в тебе росту- то метр с кепкой. Ты знаешь, как учиться сложно? Там дадут тебе косточку и надо все выемки, впадинки назвать, да не на русском, а на латыни. Не сможешь ты. Машута промолчала, спорить не стала, пошла, продолжать работу.

А через месяц было заселение в общежитие. Большая, светлая комната с восьмью железными кроватям, с тумбочками и общим столом. Мане досталась крайняя кровать, когда она пришла, остальные были уже заняты.

– Мария, – представилась она. – Маша.

В соседках у нее оказались две сестры из Ирбита Молотовы Надя и Клаша, Бросева Динка (как она сама назвала себя) из Режа. Сонька и Ревка, из какой-то незнакомой Манефе деревне. Кима Локтюшина из Ревды и хохотушка Накимова Нюра тоже из Ирбита.

В первый день занятий рядом с Манефой уселась имена та беззаботная девица, которая выпорхнула ей на встречу в день подачи документов. На лесоповале ее не было. Как узнала позже Маня, это профессорская дочка Буткина Оксана и ее подруга Берсенева Вера, дочь заведующей аптекой в Екатеринбурге. Они поразили воображение Машуты своим внешним видом и красивыми нарядами. Но девчонки они оказались умные и веселые. Быстро приняли Машу ( как теперь все звали Манефу) в свою компанию.

Началась долгожданная учеба: химия, биология, латынь, анатомия… Заданий на дом давали очень много. Вскоре стало ясно, что в комнате, с таким количеством соседок, учить Маня не могла. Тогда она придумала ходить в институт Охраны материнства и младенчества, находился он через дорогу от общежития. Нужно было лишь найти пустую аудиторию и заниматься. Каждые выходные Манефа ездила домой. Как здорово было вернуться в тепло и уют родных стен, к вкусной маминой еде и теплой печке. С собой в институт родители накладывала полную сумку продуктов: молоко, творог, хлеб, картофель.

Совместно готовить договорились с двумя девочками: Соней и Ревкой. Учились в разных группах, по разному расписанию, поэтому уговор был таков: кто первый придет, тот и варит на всех.

Ближе к новому году Оксана сказала, что папа подарил ей три билете в музкомедию. Идти ей не хотелось, и она предложила отдать билеты Манефе. Маша с радостью приняла столь щедрый подарок. Свердловский театр музыкальной комедии поразил ее не самим действом, а внешним и внутренним помпезным видом. Трое деревенских девчонок попали в другой, доселе не виданный мир. Просидев первое отделение, пошли в фоей, и как потом хохотала над ними вечером Нюрка, слушая их рассказ. Да что уж там, они и сами-то смеялись над собой.

– Так вот, спустились в фоей,– важно рассказывала Маня,– идем втроем под ручки, смотрим навстречу нам еще три девицы под ручки. И идут прямо на нас. Мы вправо, извините, и они вправо. Мы влево – извините, и они влево. Оказалось перед нами огромное, величиной со стену зеркало.

– Господи, вы что, зеркал не видели?– не унималась Нюра.

– Таких нет,– смеялись они в ответ.

– Оксанке – то хоть не рассказывайте,– добавили они кротко.

В следующее годы учебы стало плохо с едой, не хватало основных продуктов: хлеба, сахара… Родители спасались своим хозяйством и огородом. Приехав как-то на выходные, домой, Маня слышал, как родители обсуждали, что ездить за хлебом на Монетку мама не будет. Достаточно того, что в этот раз чуть не задавили. В душной очереди матери стала плохо, она повалилась и именно в это время начали выдавать хлеб. Люди ринулись к прилавку, хорошо, что она стояла с краю очереди. Какая-то сердобольная женщина помогла, обошлось.

В марте тысяча девятьсот сорок третьего года в клубе поселка организовали госпиталь для блокадников Ленинграда. Туда привозили эвакуированных людей. «Живые трупы», как сказала мама Манефе. В выходной Маня пошла, помогать маме в госпиталь. На всю жизнь она запомнила худых детей с огромными глазами. Будто эти глаза жили сами по себе на изможденном старческом лице. Неестественно большая головы на тонких шеях, длинные руки…