Анастасия Мальцева - Два одиночества

Намазавшись, Таня угомонилась и растянулась на лежаке. Солнце приятно грело тело, с каждым вдохом оно расслаблялось, ощущало тепло и лёгкость мягкого бриза. Издалека доносилась весёлая музыка, в Москве такую слушали лет эдак десять назад. Разговоры были тихими, никто никому не мешал.

И чего это о Турции сложилось такое впечатление, что тут отдыхают быдла и алкоголики? Всё чинно и благородно. Красивый пейзаж, никаких приставаний.

– Аэй, ц-ц-ц! – Таня открыла глаза и увидела сияющего турка, шедшего следом за девушкой в стрингах.

Та молча не обращала на него внимания, но он продолжал идти и перебирать разные языки, чтобы завоевать её сердце.

– Хэллоу! Прывэт! Ола! Ц-ц-ц!

Разозлившись, будто бы это к ней приставали или оттого, что не к ней, Таня перевернулась на живот и засунула в уши наушники. Её музыка тоже была старой и позабытой. Замужем ей было не до современных новинок. Древний плейлист напоминал о родине и прошлом. Пришлось выключить.

Сон сморил незаметно. В тепле и благодати как не поспать? Вот только из сна Таню просто-напросто вытрясли. Лежак ходил ходуном, она открыла глаза в полном непонимании. Только что она расслаблялась, а теперь колбасилась в землетрясении. А может, и правда движение тектонических плит пришлось так невовремя и неудачно? Ну нет чтобы подождать, пока у Тани закончится отдых. А там – хоть…

Отчего-то Таня не оборачивалась, посмотрела на соседние лежаки, продолжая трястись. На них спокойно нежились красивые девушки, и к каждой из них подходил статный и галантный мужчина. Одной поднёс сладкие фрукты, запах которых слышался издалека. Другой – подарил кольцо с таким бриллиантом, что за его стоимость можно было б купить целый дом. Третью – массажировали в четыре руки, а она попивала коктейль из рук третьего кавалера, стоявшего на коленях.

Наконец Таня посмотрела назад – вдруг и её кто-то, допустим, сношал. А что? Может, здесь так и принято: приходят красавчики и дают всё, что ты хочешь.

– Коля?..

Таня всё так же лежала, а позади неё, схватив руками лежак, стоял её сынишка и тряс его, что было сил.

– Да, он просто – придурок! – Таня вскочила от громкого голоса. Мимо проходили две девушки, выставив торчащие груди напоказ.

Это тоже, что ль, сон, подумалось ей. Уж слишком стройны и красивы были девчонки. Тела гладкие, загорелые, прикрытые лишь крошечными стрингами.

Таня огляделась, посмотрела на свой живот, подтянула трусы от купальника. Вроде, не спит. Вроде, всё настоящее. Она, на всякий случай, глянула на время в телефоне, отвернулась, посмотрела опять. Как было одиннадцать тридцать, так на часах и осталось.

Когда-то от нечего делать Таня интересовалась осознанными сновидениями. Даже писала бумажки и раскладывала по дому: «Я сплю?» И всякий раз она не спала, хотя мечтала проснуться.

Коли здесь не было. И от этого материнское сердце ничем не начало облеваться – наоборот, накрыло сладостным облегчением. Потом подоспело чувство вины, но от него отвлёк Седовласый. Он закрыл собой солнце, бросил футболку на отдалённый лежак и пошёл в воду.

Тёмный силуэт стал окрашиваться в светлую кожу, тёмно-синие плавки. Спина расчерчивалась чёткими формами мышц и заковыристой татуировкой.

Как он хорош, пронеслось в голове. Таня привстала. Седовласый зашёл в море и быстро нырнул. Голова появилась через несколько метров, и, загребая руками, он помчался к буйкам, еле заметным с земли.

Он слишком в хорошей форме для старика. Сколько ему? Пятьдесят? Сорок? Стоило б рассмотреть получше лицо.

– Да не хочу я его! – снова девчонки. Могли б и потише своих мужиков обсуждать.

Таня нахмурилась, опять вспомнила Колю и порадовалась, несмотря на вину. Какая мать будет счастлива быть как можно дальше от сына?

– Хэштег щастьематеринства! – прозвучал в голове Маришкин голос.

Она знала, о чём говорила. Её первый ребёнок, тоже сын, родился пять триста и разорвал маму в хлам. Швы долго болели, потом болела спина от таскания богатыря. Но Маришке хоть повезло с мужем, он ей сказал: езжай-ка ты куда-нибудь отдохнуть, заслужила. Взял пару недель отпуска и возился с сыном, пока Маришка приходила в себя.

Таня же, несмотря на послеродовую депрессию и желание накрыть Колю подушкой, таскала его на себе, подмывала, кормила, а муж только временами смотрел на чистенького наследника и говорил: «Мой пацан!»

Лежаки потихонечку занимались. Приходили древние пары, молодые, одинокие. Были все, кроме детей. Таню это так удивило и очень обрадовало. Турция нравилась ей всё больше и больше. Она так часто читала истории про яжматерей, выпускающих отпрысков на волю без трусиков, что морально готовилась к трындецу. Но нет, ни одной голой сосиски и пирожка.