Анна Май - И мечты станут явью

– Последний вопрос. Я могу готовить для Джоша на его День рожденья?

– Если ты хочешь. Как тебе спиться на моей кровати?

– Нормально, спасибо.

– Она очень комфортабельная! – с нажимом заметил итальянец. Роберто явно соскучился по своей удобной кроватке, ночуя на матрасе на полу в детской. Похоже, недолго он сможет Элю еще терпеть… Из-за кровати и всего.

Ей было тяжело встречаться с ним глазами и говорить. О чем угодно. Еще вчера она абсолютно ему верила. Теперь же… Теперь Эля все время ждала нового удара, все время боялась сделать что-то не так, сказать не то. Чем меньше она будет обнаруживать свое присутствие при Роберто, тем лучше. Она скользнула на стул возле «своего» компа и затаилась. Стараясь, как в детстве при отце, не шевелиться и дышать пореже. Не смотря на Роберто, но отслеживая краем зрения его действия на всякий случай – тоже детская привычка. Эля заметила, что итальянец несколько раз взглянул на нее – и чем дальше, тем чаще. Кажется, его начала мучить совесть.

Стемнело. Но Эля, против обыкновения, не кинулась готовить ужин, спрашивая у Роберто, что бы ему хотелось. Итальянец принялся жарить пахучие колбаски, собираясь съесть их с его ежедневными отварными стручками гороха и фасоли, хумусом и сырыми грибами. Ради бога.

– Ты будешь ужинать, Элли? – он пригласил ее разделить с ним трапезу? Или решил проверить: выучила ли она урок ? Что он не может ее кормить. Вернее, не хочет.

– Нет, спасибо. – Эля солгала самой себе: колбаски пахли вовсе не противно. Она была уже так голодна, что могла съесть что угодно. Но не получится: риса еще дня на три, Эля же готовила на двоих. Она подождала, пока Роберто не закончит есть. Когда он поднялся наверх, разогрела вчерашний плов. В кастрюле на плите были оставлены горошек и фасоль. Для нее? Или просто остывали перед тем, как Роберто уберет их в холод до завтра. В холодильнике аппетитно алела черешня. Съесть бы хоть одну, но как знать – вдруг Роберто ягоды пересчитал? Юная Эля изумилась этой привычке обитателей коммунальных джунглей, но потом сама убедилась, как часто соседи воруют продукты из чужих столов и холодильников. Черешня к тому же очень дорогая, а Роберто так трясется над каждым пенсом. В утешение Эля повторила себе в который раз: «Завтра я обязательно найду работу! Куда угодно пойду».

С утра Роберто поехал закупать продукты для дня рождения Джоша. Эля спросила, как много гостей ожидается? В Питере ей рисовался в воображении праздник как в голливудском кино: с кучей детей и родителей, клоуном, тортом и воздушными шарами. Но Роберто ответил, будет всего пять или шесть самых близких приятелей Джоша и никаких взрослых. Донна, слава богу, не придет – от этой вести Эле стало легче: экс-жену наверняка порадовал бы ее опустошенный вид. Эля старалась прикидываться, будто ничего не случилось. Она приветливо всем улыбалась, но внутри чувствовала себя полумертвой. Или полуживой. И снова, как часто в РФ, замороженной. Когда она впервые запретила себе что-то чувствовать, чтобы не умереть от отчаяния? Совсем маленькой. Она тогда почти ничего не знала, но до нее уже дошло: бесполезно кричать и плакать, жалуясь на что-то. Потому что если услышат, то не помогут, не утешат, а дополнительно накажут. И родители, и воспиталки в яслях и детсаду, и санитарки с медсестрами в больнице, и любые другие взрослые. Российским детям ее поколения и старше полагалось быть послушными и незаметными. Удобными для других. А что малыш чувствует внутри не в счет. Вот и Эля привыкла думать, что ее эмоции – это что-то лишнее. Для окружающих и для нее самой. Потому что очень трудно понимать, что делать и как выжить, если тебя захлестывают обида и злость. А если их отключить, то появляется надежда: настанет день, когда ей исполнится 16, и Эля сможет на законных основаниях сбежать от главного мучителя – отца на свободу. Сейчас Эля тоже, как ребенок, мало что понимала в этом зарубежном мире. И, как малыш, плохо говорила на новом языке. Но все же теперь ей будет легче: кроме временной крыши над головой, она никак от Роберто не зависит! И, все-таки, он совсем не как ее отец! Только почему-то чувства, что она начала испытывать, оказались такими же гнетущими, как и в родительском доме. Вот поэтому так важно их отключить! Заодно отключится и любовь. Ну и хорошо: пора вернуть голову на место. Может быть, любовь – роскошь вообще не для нее. По крайней мере, не сейчас точно. Но как трудно, ощутив наконец, что это такое, почувствовав чью-то заботу, снова оказаться в темноте и неизвестности на пронизывающем ветру реалий под ледяным дождем здравого смысла! Зная, что никто не откроет дверь, не пригласит к себе, не протянет руку помощи. Словом, выживай, как хочешь. Снова одна. Ладно, ей не привыкать. Ее самое первое воспоминание: Эля лежит в ясельной кроватке с высокими бортами напротив открытой форточки, оттуда несет лютым холодом. Она плачет, прося о помощи. Над ней возникает женщина, у нее злое лицо, в голосе явная угроза. И Эля испуганно затихает, чувствуя с безнадежностью, что ей становится все хуже. Когда она попала в реанимацию с воспалением легких? Ей было 6 месяцев, февраль. В феврале температура на улице в том городке не выше -20, а то и за 30 мороза. В реанимации Эля лежала одна: мама сказала, родителей не допускали. Но когда Элька попала в больницу в 5 лет, то увидела в отделении двух матерей, ухаживавших за своими детьми. Где они ночевали – на кушетках в коридоре? Или приходили с утра пораньше? То есть, если чья-то мама очень хотела, она могла с медперсоналом договориться. Но Элина мать не стала. Чтож, ее младенца тогда вроде как спасли. Выписав без воспаления, но с диагнозом «анафилактический шок на пенициллин». То есть, Эля чуть не умерла – а мамы рядом не было. Только чужие взрослые, в лучшем случае деловито-равнодушные. Эля ничего не помнила про свое первое пребывание в больнице, но наверняка тогда ей было гораздо хуже и страшней. Должно быть, она полагала, что мама ее бросила, отдав на растерзание всем этим незнакомцам, что принялись ее колоть. Может, именно от этих невыносимых чувств и мыслей Эля чуть не умерла?