Елена Попова - Пузырёк воздуха в кипящем котле

Вела себя Комякова, вроде, как прежде. Говорила, как думала и что хотела, но поступала уже так, как ей приказывали. Приказывали, чтобы она поливала грязью некого Н., в газете «Лица» поливали грязью этого Н., говорили воспеть Д., газета «Лица» его и воспевала. Конечно, было ей от всего этого несоответствия, несоответствия между тем, что она думает и что делает, скверно. Но не то, чтобы она стала хандрить, нет, просто в самой глубине ее души что-то поскуливало, что-то посасывало и все ей хотелось от этого отвлечься.

Она даже закрутила романчик с довольно приятным молодым человеком, внештатным корреспондентом. Он был мил, робок, тонок, синеглаз, с мягкими, волнистыми, аккуратно уложенными волосами. Возил ее на машине (по ночам он подрабатывал таксистом) в ресторанчик за город, у озера, которое почему-то называли «морем». Они сидели за столиком у приотворенного окна, от озера-«моря» несло тиной, доносились вопли лягушек, металась от сквозняка пламя свечи, молодой человек набрасывал ей на плечи свой пиджак и целовал руки… Вообще, он был трогателен, трогателен, да, и очень услужлив. Оставаясь у Комяковой до утра, мыл посуду, готовил завтрак и приносил ей его в постель. Нельзя сказать, чтобы Комякова была им так уж увлечена, но рядом с ним ей было совсем неплохо. По-своему, комфортно. Однако, через какое-то время она стала замечать, что и он, этот мальчик, тоже вообще-то стремится к тому же, что и другие, только в силу робости, выбирая для этого такой вот обходной путь. И, доверчиво, по-собачьи преданно заглядывая в глаза, уже просил познакомить его с кое-какими людьми и даже с Антоном. За это нельзя осуждать, каждый выживает по-своему, да Комякова и не осуждала. Просто отдалилась от него и все.

В какой-то момент ей взбрело в голову завести ребенка. Она даже отправилась в один известный медицинский центр – навести справки. Врач, пожилой, добродушный профессор, только развел руками:

- Поздно же вы спохватились, матушка!

Но деньги есть деньги и ей предложили на выбор множество фотографий анонимных доноров. Комякова рассматривала их самоуверенные, красивые лица, мускулистые тела и видела только –лица и тела, тела и лица, плоть, имевшую одну лишь форму и, казалось, напрочь лишенную духа. Как будто кто-то специально выбрал для нее именно это. Комок тошноты вдруг подкатил к горлу… Нет, они ей не нравились. Профессор пришел в недоумение и сказал:

- Может, вам вообще не нравятся мужчины?

- Да, - сказала Комякова. – Они мне не нравятся.

Уже дома она снова вернулась к этой мысли. Мне что, действительно не нравятся мужчины? Она стала вспоминать всех мужчин, которые были в ее жизни, причем вспоминать не самое хорошее, а самое плохое. И даже в физическом отношении выискивать недостатки. Первый муж, симпатичный мальчишка, запомнился ей только своим мокрым, даже каким-то слюнявым ртом. Второй – был сложен, как Аполлон, но гладким, безволосым телом скорее напоминал статую – не самое приятное соседство в постели. Челюсть у него была великовата, а глаза маленькие… Впрочем, это не помешало ему стать профессором, а в последствии и член.кором. О нескольких других временных увлечениях Комяковой и вспомнить было нечего… О Худоше, тем более, вспоминать не хотелось. И даже этот последний, такой вроде славный парень, и ей нравился… Но у него были какие-то уж слишком большие ступни и, когда он на кухне мыл посуду и готовил завтрак, Комяковой казалось, что там топает слон.

Да, - опять подумала Комякова. Они мне не нравятся. Так кто же я? Может, я лесбиянка? Ханжеское воспитание, о, этого хватало, привычки, которые, как ни ломай, берут свое, табу, табу на все, что выходит за пределы нормы. Черт, - думала Комякова. – Никакой свободы! Был когда-то на телевидении один мужик, оператор. Так вот, кто-то из шутки или со зла распустил слух, что он гей. Стали от него шарахаться, как от чумного. Он все не понимал, что вокруг него происходит, все врубиться не мог. А когда врубился, со злости перетрахал все телевидение, или почти все (женскую его часть), но так никому ничего и не доказал, плюнул и ушел на другую работу. Ну, лесбиянка, так лесбиянка, - думала Комякова. Кому какое дело?

Чтобы проверить это предположение, она даже приблизила к себе девочку-фотографа. Девочка-фотограф, по типу – девочка-мальчик, была вполне современна, одевалась со вкусом, разве что чуть небрежно, была стройна и скорее смазлива. Глаза же у нее были цвета гнилой вишни и немного порочны. Несколько раз Комякова приглашала ее к себе домой и как-то даже предложила вместе принять ванну. Девочка-фотограф тут же согласилась, быстренько стянула с себя все, что было, и первая плюхнулась в воду.