Елена Попова - Пузырёк воздуха в кипящем котле

Они сидели в ванне, напустив громадное количество пены, и пили шампанское. Комякова с интересом смотрела на порозовевшее лицо девушки-фотографа, порозовевшее, грешное, с маленьким, напоминающим птичий клювик, носиком, на ее острые, выступающие ключицы, мальчишеские плечи, на ее округлую и довольно объемную грудь, и не испытывала ровно никаких чувств, никаких… Кроме некоторой брезгливости от того, что у нее в ванне сидит, как ни в чем не бывало, чужой человек…

Когда же девушка-фотограф, тяготясь ожиданием, провела по ее ноге своей ногой, Комяковой показалось, что рыба скользнула по ее ноге своим скользким и слизким боком… Она выскочила из ванной, накинула халат и постаралась выпроводить ее побыстрее.

Нет, - размышляла Комякова. Я не лесбиянка. Я что-то среднее. Мужчин и женщин в чистом виде просто не существует. Как много встречала она мужчин чем-то похожих на женщин и женщин чем-то похожих на мужчин. И переходы от одного к другому, конечно же, длинны и извилисты, и не сводятся к примитивному упрощению, всего лишь к наличию первичных половых признаков, отсутствию или присутствию пресловутого пениса… Комякова вспоминала свою жизнь – не женскую и не мужскую, а какую-то среднюю, промежуточную, и пришла к высоду, что возможно, такие, как она, и есть «начало». Она, в каком-то смысле, - первопроходец, пионер. Что такое для эволюции – два, три века? Мелочь. Ведь еще несколько поколений назад, в тереме или в курной избе, ее просто таскали бы за волосы и за непокорность могли забить до смерти. Запросто. Без проблем. Пионерам и первопроходцам всегда достается больше других. И она успокоилась.

А девочка-фотограф еще долго не могла успокоиться, и ее порочные, цвета гнилой вишни глаза временами смотрели на Комякову с ненавистью. Была ли она лесбиянкой? Вряд ли… Просто ей тоже хотелось того же, что и другим, хотя бы и за такой счет. И когда Комякова в очередной раз ловила ее напряженный взгляд, она переводила глаза чуть выше, на узкий, чистый ее лобик и думала что, возможно, и правда, что у мужчин мозг весит на сто грамм больше.

Как-то утром к Комяковой заехал Антон и попросил всех выйти. (Кабинет у Комяковой, конечно, уже не был такой роскошный, как в холдинге, - просто нормальный, спартанский, рабочий кабинет, всегда набитый людьми.) Когда посторонние вышли, в том числе и девочка-фотограф, на прощание бросившая на Антона заинтересованный взгляд, Антон, не присаживаясь и подойдя к Комяковой совсем близко, чуть ли не на ухо сказал ей, чтобы она опубликовала кое-что о Яше Гинзбурге.

Первой реакцией Комяковой было удивление. И она сказала:

- Антон, мы же работали вместе!

- Мало ли с кем мы работали, - жестко сказал Антон.

Дальнейшего разговора не последовало. Антон так и не присел, отказался от кофе и тотчас уехал.

К тому времени Яша Гинзбург достиг больших финансовых высот. Его вроде бы скромные аптечные киоски множились, он приобрел фармацевтический завод и, вроде, строил еще один. Но вместе с приростом капитала стали расти и его амбиции, которые, конечно, были у него всегда, и которые он скрывал, потому что не мог удовлетворить. Теперь же, возможно, почувствовал, что удовлетворить их может. Ему уже хотелось быть не только богатым, но и влиятельным. Он создал свою партию «Здоровье народа» и собирался участвовать в очередных выборах. И так уж получилось, что проходили они с Антоном по одному округу.

Что с ним не поделил Антон, Комякова понимала. Будущие голоса. Но не только… Были, конечно, и классовая такая, ревнивая враждебность старого кадровика к разбогатевшему выскочке, и еще, еще, еще проще… Тоже не мало важная составляющая. Не любил никогда Антон Яшку Гинзбурга. Не любил и все.

Через несколько дней Антон прислал к Комяковой своего человека с материалами. Материалов было много – целая папка. Комякова разбиралась с этим весь день.

Действительно, было за что зацепиться… Какие-то фальшивые пищевые добавки, сомнительные витамины, лекарства, снятые с производства западными фирмами. Проверить – правда это или нет, а если правда – то все полностью или частично, было сложно и хлопотно. Антон же требовал печатать немедленно и все принимать на веру.

В тот же день, к вечеру, Комяковой позвонил Моцарт. Встретились они на улице, на троллейбусной остановке. Одет Моцарт был вполне прилично и выглядел, вроде бы, вполне прилично. Но несколько лет назад он бросил пить и, как человек, бросивший пить, был все равно каким-то линялым, а его некогда густые, вьющиеся волосы поредели и поблекли. Он поцеловал ее в щеку и повел в сторону от уличного освещения в темный переулок, где над лестницей, ведущей в кафе-подвальчик, горел только один розовый огонек.