Елена Попова - Пузырёк воздуха в кипящем котле

Конечно, переспать с Худошем для Комяковой было последним средством. До того, чтобы спасти журнал и в то же время утешить свою гордыню, она испробовала несколько. И все – безрезультатно.Она просила денег даже у Яши Гинзбурга, который когда-то был к ней неравнодушен.

Надо вспомнить, Яша Гинзбург всегда был амбициозен. Еще в молодежной редакции телевидения он очень страдал от того, что не мог свои амбиции удовлетворить. До того страдал, что временами болел и на руках у него выступала экзема. К Комяковой он действительно был неравнодушен. Уже не говоря о том, что две пуговки от ее кофточки он довольно долго носил в кармане, было даже назначено свидание, на которое Комякова уже собиралась идти, но так и не пришла, потому что именно в этот момент ей взбрело в голову перелезть через забор (она как раз проходила мимо) и попасть к Антону в больничный дворик. Когда же началась канитель с назначением главного редактора, Яша Гинзбург, который хоть и говорил, что со своей фамилией ни на какое продвижение рассчитывать не может, как оказалось, рассчитывал, куда-то звонил и за него звонили, и когда выяснилось, что главным редактором назначена Комякова, обиделся и расстроился до того, что просто не мог ее видеть.

Теперь Яша Гинзбург был совсем не прежним Яшей Гинзбургом – оболтусом с немытыми волосами, - а подтянутым, скорее стройным, чем полным, хорошо одетым, ухоженным, короче, вполне симпатичным мужчиной. Пахло от него дорогой туалетной водой, ну а экзема исчезла напрочь. Управлял он целой сетью аптечных киосков и, хоть деньги имел немалые, из принципа не заводил внушительного офиса, а ютился в небольшой комнатке за одним из них. В этой комнатке он и принял Комякову. Уже через несколько минут от запаха туалетной воды она стала как-то даже хуже соображать, и разговор не складывался. Тем более, что по своему смыслу он был для Яши Гинзбурга неприятен.

- Короче, денег ты мне не дашь? – сказала, наконец, Комякова.

- Нет, - тихо, но твердо сказал Яша Гинзбург.

Надо знать, что денег он никому никогда не давал, даже под процент. Комякова же просила много. Однажды случилось, что Яша-таки кому-то одолжил, но при этом так переживал, что у него в тот же день открылась экзема. Так что в подобных случаях речь шла уже и не о деньгах, а просто о его здоровье. Но человек он был совсем неплохой. И даже пригрел непутевого Моцарта. Бабка Моцарта, которую все знали и не любили, но которую помнили (а ведь это важно), давно уже умерла. Родители, которых не знали, поэтому о любви или не любви к ним трудно вести речь, а о памяти тем более (если бы не существование самого Моцарта – были ли они вообще?), тоже умерли. Шикарную квартиру в центре Моцарт продал, прожил и пропил, два раза был женат, а на детей от второго брака все еще выплачивал алименты. У Яши он развозил по киоскам лекарства и еще был сторожем на одном из складов. Эксплуатировал его Яша безбожно, но оба понимали, что без него Моцарт бы пропал…

Когда Комякова уже уходила, Яша сказал:

- Ну ты меня извини, конечно… - и посмотрел на нее, как прежде, ласково, туманно, многозначительно.

- Конечно, Яша… - сказала Комякова.

Яблочный пирог в кабинете Комяковой не переводился. При чем делала она его всегда сама, собственноручно и по собственному разумению. И как Кира не пыталась повлиять на технологию и улучшить вкусовые ощущения, Комякова была верна старому рецепту.

Худош носился по холдингу стремительный и воодушевленный, просто летал и каждый день менял галстуки, довольно диких расцветок, всегда сбитые на бок.

Кира по-прежнему следила за хозяйством Комяковой и даже сделала небольшой освежающий ремонт, по-прежнему сопровождала ее по каким-то делам, но доверительные разговоры между ними как-то прекратились. Комякова отстранилась, замкнулась в себе и стала чуть ли не официальна. Иногда Кира ловила ее задумчивый, рассеянный и в то же время по-своему сосредоточенный взгляд. По всему этому она поняла (а ведь она неплохо знала Комякому), что та опять что-то задумала. Но о том, что она задумала т а к о е коварство, Кире и в голову не могло бы придти.

Началось все с того, что Комякова с Худошем слетали в Берлин на переговоры с каким-то издательством и, кроме того, для закупки более передового типографского оборудования. Там они познакомились с одним богатым, чудаковатым швейцарцем, большим любителем книг о животных. Швейцарец любил и путешествовать, так что тут же заявился в гости. Потребовался переводчик и Комякова «вдруг» вспомнила про жену Антона, Инну Муромцеву, которая в свое время закончила институт иностранных языков, вполне сносно объяснялась на английском и французском, умела себя вести (с посторонними), так что вполне годилась для представительства. Швейцарца ублажали, как могли, возили по достопримечательностям и заповедникам, устраивали обеды, пикники, парилки и Инна повсюду его сопровождала… Особенно эффектна она была в парилке, в эксклюзивном красном купальнике, который выискала и подарила ей Комякова в самый последний момент.