Марина Светлая - Уход на второй круг

Нет ничего больнее и отчаяннее, чем не принимать себя. А он собой не был. Полтора года почти он не был собой. Проживал чужую жизнь. Катился, катился, катился — будто бы думал, где это чертово дно. От него хоть попробовать оттолкнуться можно. Чтобы начать движение вверх.

Но всякое движение вверх — обещание себе попытаться сдвинуться — та же иллюзия.

Жил и жил. День за днем.

Пока в очередной раз не начинал расползаться по венам и по сосудам яд, опутывая его всего невидимой сеткой. Противоядия нет. Можно только облегчить состояние.

Тимур — неглупый мужик. Хоть иногда, но позвонит. Проконсультироваться. Что такого? И не только он. Другие. Оставшиеся, успешные, живущие его жизнь. Не брезгуют же. Даже тогда, когда он списан со всех счетов.

Отдохнул Парамонов действительно нескучно. Вылетел со станции, рванул в бар. Надрался там до поросячьего визга — а что? Выходной же! Счастье привалило! Законное право «фельдшера» в конце смены!

И даже, кажется, почти помогло.

Как ему всегда помогало.

И в тишине темной квартиры, в сгущающихся кошмарах полуночи, он мог уже спокойно видеть себя самого — будто со стороны. Пьяного, дохлого, упивающегося бессилием. Потому что это был не он. Не он, черт подери! Он настоящий — замер над столом в тот момент, когда кардиомонитор оборвал существование человека, который еще часом ранее, истекая кровью в машине скорой помощи, просил дать ему закурить.

Утро — это катастрофа. Утро — это ежедневная катастрофа, которая не имеет просвета, и солнечные лучи из-за занавесок не в счет, поскольку они лишь усугубляют мучения. Час расплаты за все деяния: за разврат, возлияния и просто ночные бдения. Утро — не время обновления и не повод начать сначала жизнь. Утро — это время пожинать плоды прожитого и пережитого. Пятый всадник Апокалипсиса и ничуть не меньше. Хуже, чем мор. Страшнее чумы.

Какой идиот придумал, что утром можно испытывать радость? Какая сволочь вдохновенно задала тон проспектам и брошюрам, эксплуатирующим тезис, что утро — это круто? Где вы вообще видели человека, просыпающегося с улыбкой и радостно скачущего по комнатам, врубая музыку и готовя безо всяких сомнений мега полезные завтраки? Что это за бред такой, спрашивается? Сказки? Мифология? Антинаучная фантастика? Или очковтирательство?

Такова была собственная доктрина Глеба Львовича Парамонова на этот счет. Она находила все больше доказательств, но, к сожалению, не находила адептов. Впрочем, он их не искал, а вот опыт распития спиртных напитков после смены сказывался.

В очередной раз клясться себе, что на этом все, довольно, надо завязывать. И знать точно, что едва глаза откроешь, будешь думать только об опохмеле. Великое древнее божество, известное под именем Бодун, не приемлет отступлений.

Парамонов мужественно втянул носом воздух, надеясь, что это хоть немного сдержит подступающую к башке дурноту. И медленно поднял свои веки — в эту самую минуту несколько напоминавшие Виевы — опухшие и тяжелые. Нечисть грезиться ему еще под утро перестала, потому справляться пришлось самостоятельно, просить было некого.

В каком-то смысле Парамонов зря это сделал. Свет полоснул по зрачкам, заставив их сузиться в точки размером не шире, чем игольное ушко. А вскоре к жуткому ощущению в глазах присовокупился свист в ушах — Глеб уперто двигался к краю кровати и поднимался с оной, пытаясь перевести тело в вертикальное положение. И мысленно матерился: это ж надо было этак ужраться!

Пиво для опохмела точно имелось в холодильнике. Зная собственный организм и собственные привычки, Парамонов всегда держал некоторый запас.

Однако жизнь периодически преподносит неожиданные сюрпризы.

Шлёп! И твоя карьера летит псу под хвост, а ты сам не имеешь сил барахтаться, потому как уверен, что остаться не менее гибельно, чем уйти.

Шлёп! И ты оказываешься на задворках профессии, потому что кто-то из доброжелателей постарался, и твоей репутации пришел конец — а ты сам поздно спохватился, чтобы вернуться, жалея и себя, и «того парня».

Шлёп! И тебя бросает девушка, с которой прожил не год и не два, а значительно дольше, на которой даже однажды женился бы, и которую ты, черт подери, вроде как, любил!

Шлёп! И ты оказываешься в машине скорой помощи и самого себя ощущаешь обыкновенным фельдшером — будто бы не было… будто бы ничего не было.

Шлёп! И спустив ноги с кровати, ты слышишь реальный такой шлепок, а ступни оказываются в воде. Осознание этого медленно поднимается от подошв к голове. И ты делаешь вполне закономерный вывод.