Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

И лишь одна единственная вещь могла бы меня спасти — другой, такой же глубокий, эмоциональный, полный желания и невысказанных слов шёпот:

— Нет…

Вот это «нет» способно управлять моим телом в большей степени, нежели я сама, приручающая его вот уже почти семнадцать лет. Это «нет» делает мою ладонь мягкой, ласкающей его здоровую щёку… И я не знаю, сплю ли, мечтаю ли, но его ладонь так же нежно ложится поверх моей, и в ней столько тепла…

Я схожу с ума… Держите меня кто-нибудь! Ведь весь мир вокруг крутится с бешеной скоростью, вертится, не давая ухватиться взглядом хоть за что-нибудь, чтобы удержаться на ногах, чтобы не упасть… не упасть… снова…

— Вот они! — это вопль из Преисподней или восторг моей сестры?

Мои руки отдёргиваются от лица Эштона так, словно он раскалённый металл, словно любой контакт с ним для меня смертельно опасен, будто само моё нахождение рядом может быть отравляющим.

Следующее, что в состоянии осознать моя личность, это стоящая рядом мама:

— Дай-ка я посмотрю, что тут у него… О-о-о! — тянет она. — Эштон, боюсь, перекисью мы тут не отделаемся. Алекс, глянь, мне кажется, тут нужно минимум два шва!

Отец подходит к нам, но на его лице совсем не та озабоченность, какую ожидаемо можно на нём увидеть: он пристально вглядывается в моё лицо. Я тут же отворачиваюсь, буквально с остервенением собирая окровавленные ватные тампоны, стремясь придать своему виду максимум естественности, собранности, безразличия. И, кажется, мне удаётся. Оба родителя заняты, наконец, Эштоном. Никто на меня не смотрит, никто не изучает, никто не пытается поймать с поличным на самом страшном…

Ни одна девушка не думает, что любить так опасно, стыдно и так тяжело. Я устала скрывать, устала прятать, вымоталась болеть в одиночку. Но, как и прежде, знаю: стоит расслабиться, любым намёком, необдуманным жестом, случайным словом выдать себя — и я больше его не увижу. Они уберут его из моей жизни, спрячут, выдворят куда угодно, но только бы подальше от моих глаз!

И я сама удивляюсь, почему до сих пор не ненавижу их самой лютой ненавистью?!

В конце сентября маме захотелось в Париж. В тысячный раз, наверное! Но её вторая половина подобные желания не обсуждает, так что родители за день собрались и уехали.

Лурдес ненавидит пустой дом, поэтому напросилась на пять дней к Габи вместе с Аннабель, ну а я терпеть не могу отцовскую бывшую. Ну вот не перевариваю я её! Поэтому осталась одна, если не считать раз в день забегающую Эстелу — мне-то одной почти ничего не нужно.

За два дня полного одиночества одичала даже я — человек, особенно сильно ценящий личное пространство. Но и от привычки ведь никуда не уйдёшь: наша семья всегда была большой и всегда шумной. Даже в огромном родном доме мы умудряемся, порой, друг друга доставать! Поэтому когда Кейси предложила пару дней потусить у неё, моё одиночество поспешило согласиться. Её предки, вернее бабушка с дедом, не очень приятные собеседники, но зато отец — прикольный чувак! Он так много знает о людях и их слабостях, любит рассказывать истории из своей адвокатской практики, особенно о бракоразводных делах. Кейси называет его экспертом в любовных вопросах, говорит, отец может определить, чего стоит каждый из супругов по одному лишь своему взгляду на них, а уж когда рот открывают, так и вовсе разложит их семейную жизнь на молекулы.

Первый день в доме Кейси прошёл как обычно «на ура» — мы играли в покер с её отцом, слушали его рассказы, забавные и не очень, он варил нам какао с зефиром по старинному рецепту своей тётушки и учил печь панкейки, потому что хорошие жёны всенепременно обязаны уметь это делать. Интересный эксперт, ни разу не женатый — подумалось мне.

На второй день мы с Кейси поссорились. Сильно. Она назвала Эштона ублюдком…

Ну не то чтобы я слишком уж рьяно придерживалась обратного мнения, просто никому не позволительно называть членов моей семьи подобными словами! Эштон — мой сводный брат, а значит, моя семья, а «наших» обижать недопустимо!

В общем, я сказала много нехороших слов про Джейсона, парня Кейси… И меня выгнали. Сказали:

— Всё, вали домой к своему братику!

Пришлось выполнять, получив вдогонку:

— И не забудь помолиться на его фотку перед сном!

Домой я ехала, размышляя над этими словами, и, очевидно, эти мои думы сопровождались таким угрюмым лицом, что Стэнтон даже поинтересовался, всё ли со мной в порядке!