Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

— Как я могу быть спокоен, если ты опять за своё взялась?! — даже приподнялся на локте, так его это взволновало!

— Тише! Тише! — иду на попятную. — Я ничего не скрывала и не держала в уме, клянусь! Вот только подумала, тут же и брякнула, поэтому и вышло так невпопад! — вру.

— Не обманываешь?

— Конечно, нет! Как я могу обманывать ТЕБЯ, моего любимого мужа?! Зачем? С какой стати?

— Точно?

— Точно, — целую его в нос.

— Ладно, — заваливается обратно на спину, моя голова у него на плече, держит обеими руками, словно боится, что кто-нибудь отберёт. — Что там за вопрос-то был, напомни!

— Я забыла уже.

— Лера!

— Ладно, ладно! Я вдруг спросила себя, а потом и тебя… сколько времени я одна у тебя…

— Всю жизнь, ты же знаешь, только ты! Сто тысяч раз повторял!

— Я не об этом…

— А о чём?

— О сексе…

— Любовью я занимаюсь только с тобой! И это тоже я уже говорил, помнится.

— Ладно, проехали.

Молчим. Ровно столько, сколько ему нужно, чтобы вспомнить и подсчитать.

— Восемь лет. Последняя Габи была, как раз тогда, когда…

— Не надо… — прошу.

— То надо, то не надо! Сама же спросила!

— Да, сама. Но там больно, поэтому и прошу — не береди.

— Ты ни в чём не виновата. Это всё я.

— Виновата, — шёпотом, потому что на голос сил нет, горло свело судорогой.

У моего мужа на руках цветы и птицы… Поэтичные картины скрывают цену моей ошибки… и жестокости по отношению к нему.

У меня в мозгу есть переключатель, им и славюсь.

Переключаю его:

— Я просто уточнить хотела, а вдруг ты там иногда, кого-нибудь для разнообразия, так сказать… Хелен свою, например! Она так о тебя глазки свои точит, бедолашная!

— Вот знаешь, Лерун, сейчас бы тебя наказать, как следует, но так колено разнылось!

— Я же тебе говорила, не становись в эту позу, а ты всё своё «я не мужииик что ли!» — передразниваю его.

Он смеётся. Кажется, болезненное место удачно обошли. Молодцы мы с ним! Давно так научились.

— Если я буду слишком нагло пользоваться твоей благосклонностью, боюсь, с твоей стороны могут начаться мои самые нелюбимые штрафные санкции!

Это он на частоту секса намекает. Да, в последнее время я чаще сверху из-за его коленки, и сил, конечно же, не так много, как у него, поэтому в процентном соотношении частота эпизодов несколько снизилась. Поэтому муж мой, подозреваю, подвирает мне по поводу этой коленки, чтобы добиться своего…

— И что? Вот прям целых восемь лет и только со мной? — мягко целую его в уголок губ, поднимаюсь своими маленькими поцелуями выше, продвигаюсь к виску и утыкаюсь, наконец, носом в волосы, жадно вдыхаю их пряный запах, тот самый, который, наверное, до самой глубокой старости не перестанет сводить меня с ума… — И даже ни разу ни на кого заинтересованно не посмотрел?

А я знаю наверняка, что не смотрел. И это не хвастовство. Это боль. Его боль. Моя боль.

— Я вижу, тебя всё-таки нужно наказать! — сообщает ровным голосом. — Жалеть не буду, сразу говорю. Снимай пижаму!

— Я же только надела её!

— Ладно, тогда я сам!

И всё. Это называется — нарваться. И вот что мне вечно неймётся?!

Óla fur Arnalds — Hands, be still

— Сонь, ты чё? Влюбилась, да?

Не откликаюсь. Молча соплю в две дырочки, повернувшись к стенке.

— Чё, правда влюбилась?

Я молчу. Лурдес тоже. Слава Богу, наконец-то! — думаю.

— Бедненькая!

Всё. Всхлипываю. Кажется, даже хрюкнула от горя.

— Сонька, давай, я тебе свои любимые духи подарю, а? И тот браслетик с сердечком, который мне мама месяц не отдавала? А я вот отдам и прямо жалеть не буду, вот честно!

Во-первых, сестра говорит со мной по-русски, а делает она это только в том случае, когда ей что-то очень нужно. Во-вторых, если у меня не слуховые галлюцинации, моя меркантильная сестричка только что предложила мне безвозмездно две самые большие на сегодняшний день свои ценности.

Всё это верный признак того, что я действительно очень плохо выгляжу. И это пока только Лурдес, а что же будет, когда поднимется тяжелая артиллерия?