Лили Сен-Жермен - Шесть братьев (ЛП)

Служба скучная, люди говорят о том, что семья и кровь священны, и разное подобное дерьмо. Я, по большей части, отключаюсь и удивляюсь, когда все внезапно встают. Сначала решаю, что это, должно быть, конец, пока я не вижу, что все выстраиваются в очередь, чтобы причаститься. Я присоединяюсь к очереди и терпеливо переношу время, изучая женщин, которые решили стать частью семьи Росс. Я помню некоторых из них еще при жизни моего отца. Другие новые, но выглядят так же, как и остальные. У меня возникает момент осуждения, когда я задаюсь вопросом, какая глупая сука выбрала бы такую жизнь, пока я не стопорюсь и не напоминаю себе, что, возможно, это был вовсе не их выбор.

– Тело Христово, – говорит священник, когда я выхожу на передний план и прижимаю облатку к языку.

Я закрываю рот и наслаждаюсь тонким кусочком крекера, который растворяется на моих вкусовых рецепторах. Мы возвращаемся на свои места – я на задние лавочки, а Джейс садится рядом с его еще живыми братьями. Дорнан находится впереди со своей нынешней женой – матерью его пятого и шестого сыновей – с одной стороны, и матерью Чада – с другой. Он держит их за руки с отчаянной покорностью, присущей только родителям, которые скорбят о потере своего ребенка.

Вкратце, интересно, как моя мать горевала по мне.

Или, если она вообще по мне горевала.

Перед закрытием гроба все встают на последнюю молитву. Я с удовлетворением наблюдаю, как Дорнан высвобождается из хватки своей нынешней жены и встает, помогая матери Чада подняться на ноги. Женщина рыдает, и внутри я не чувствую ничего, кроме холода и горечи. Может, если бы она старалась изо всех сил, ее сын не вырос бы таким гребаным засранцем. Я не жалею. Без него мир станет лучше.

Погребение на кладбище при церкви намного короче службы. Вокруг собирается большая толпа, Преподобный говорит несколько слов, все хватаются за свои четки и друг за друга, а гроб опускают в идеальную прямоугольную яму, которая достигает шести футов в земле.

Один за другим ближайшие родственники по очереди черпают лопатой небольшую горсть земли рядом с ямой и высыпают на опущенный гроб. Я наблюдаю, мои глаза вспыхивают за темными очками, когда жена Чада, Дорнан и его мать, бросают землю в могилу, прежде чем отступить. Теперь огромные руки Дорнана обнимают жену Чада, которая оплакивает своего мужа.

Мои руки чешутся, чтобы повернуться, загнать лопату в свежую землю, зачерпнуть ее и швырнуть в черную дыру, где тело Чада навсегда нашло свое пристанище. Только в моей фантазии гроб открыт, а он все еще жив, кричит, с открытым ртом, а я запихиваю грязь ему в горло, снова удушая его до смерти.

Это отвратительная, но странно утешительная мысль.

По мере того, как гробовщик заполняет яму, толпа расходится. В толпе я вижу Макси, третьего брата, уходящего от всех в сторону более старой части кладбища.

Кто-то ловит меня за локоть, и я поворачиваюсь, чтобы обнаружить Джейса с выражением грома на лице.

– Пошли, – говорит он, резко шагая в направлении Макси, а я, спотыкаясь, пытаюсь не отставать.

– Куда мы идем? – шиплю, изо всех сил, пока он ускоряет шаг.

– Моя машина, – говорит он, таща меня за собой.

Мы уходим от большей части толпы, которая выражает соболезнования Дорнану и жене Чада у ворот кладбища.

Проходя мимо старых надгробий, я вижу Макси, явно пьяного и писающего на могилу. Я продолжаю идти позади Джейса, чувствуя легкое отвращение, пока не вижу имя, выбитое на надгробии.

Джульетта Портленд.

Я смотрю в лицо Макси и сразу понимаю, что он не так уж и пьян, и, что он точно понимает, что делает. Он смеется, когда струя его мочи попадает на сухую каменную плиту, покрывающую мою могилу, шум стука жидкости о камень сердито ревет в моих ушах.

Мои колени подгибаются, и Джейс поворачивается, чтобы поймать меня.

– У тебя все нормально? – спрашивает он.

Я отрываю взгляд от Макси и слабо улыбаюсь Джейсу.

– Ага, – говорю я. – Эти каблуки – гребанное самоубийство для прогулок.

– Хотя выглядят они чертовски горячо, – раздался надоедливый голос позади меня.

Я поворачиваюсь и вижу Джаза, пятого брата, который смотрит на меня, положив руки на бедра. Приподняв брови смотрю на него.

– Знаю, – отвечаю я, оглядывая его с головы до ног, прежде чем посмотреть ему в лицо. – Именно поэтому и ношу их.

– Было бы круче, если бы они были всем, что на тебе надето, – ухмыляется он, раздевая меня глазами.

Он меня не пугает. Я выросла со своим отцом, президентом этого мотоклуба. Я всю жизнь имела дело с таким дерьмом, как он.