Лили Сен-Жермен - Шесть братьев (ЛП)

Шесть лет я мечтала об этом моменте. И теперь, когда он здесь, я не могу этого допустить.

– Мы не можем этого сделать, – говорю я, когда его губы пожирают мои. Я отрываюсь от него, прижимаю руки к его твердой груди и отталкиваюсь. Он немедленно отпускает меня, его глаза наполняются... стыдом... или сожалением? Как только наши взгляды встречаются, я понимаю, что внесла раздор в наше общение. – Подожди, – говорю я, хватая его за руку.

Он вздрагивает, брови сдвинуты, все его тело сжалось, как пружина, которая вот-вот сорвется, вырывает руку из моей хватки и поворачивается, уходя в ночь.

Я не слежу за ним. Вместо этого я молча стою, меня охватывает растущее чувство беспомощности и тревоги.

Потому что, в следующий раз, когда он поцелует меня, я не смогу его оттолкнуть.

Поминки длились несколько часов, прежде чем Дорнан нашел меня. Он с ума сошел, поэтому я отвезла нас обратно в клуб на машине его жены.

Когда я веду его в комнату, место пусто – аура смерти, окружающая это место, явно слишком сильна для большинства. Я бросаю ключи от машины на тумбочку и смотрю, как Дорнан садится на черный виниловый стул в углу комнаты, лунный свет из окна создает длинные полосы света на его лице.

«Словно шрамы», – думаю я, подходя к нему.

– Можешь идти, – говорит он, глядя в космос.

Часть меня хочет уйти. Чтобы вернуться в машину, найти Джейса и рассказать ему обо всем. Но другая часть меня – мстительная сука, которая хочет остаться и впитать в себя все до последней капли боли и обиды, исходящие от этого скорбящего дьявола.

– Дай мне попробовать отвлечь твой разум от всего, – шепчу я, кладя руки ему на плечи. Перебрасываю ногу через стул, оседлав его. Его остекленевшие глаза грозят вылезти наружу. – Закрой глаза, – шепчу я, прокладывая ряд горячих влажных поцелуев по его шее.

Он пьян и слушается меня, к большому моему неверию.

Я ухмыляюсь, потому что его действия имеют желаемый эффект. Когда он закрывает глаза, две слезинки вытекают из его глаз, падая на его щеки.

Я наклоняюсь, касаясь губами его правой щеки. Мои вкусовые рецепторы оживают от внезапного привкуса соленой воды.

Вкус победы.

Он забрал моего отца, мою жизнь, а теперь я забрала у него его старшего сына. Вкус его печали манит меня, и я повторяю свои действия на его левой щеке, на этот раз высунув язык, чтобы поймать его отчаяние и выпить его до последней капли.

Я раскачиваюсь у него на коленях, его эрекция растет уже только от того, что я села на него верхом. С моим черным поминальным платьем, поднятым к верхушке моих бедер, нас разделяет только тонкий лоскут черного кружева и черные штаны Дорнана. Он открывает глаза, и я чувствую, что он удивлен нежностью моих прикосновений. В некотором смысле, я тоже. Но его горе, его опустошение... это лучше, чем если бы я связала его и заставила истекать кровью за меня.

Вместо крови текут слезы, но в конце концов, мне все равно. Я заберу каждую его слезу, каждого сына, и тогда я начну пускать кровь.

– Сэмми... – выдыхает он, впиваясь пальцами в мягкую плоть моих бедер. У меня снова мурашки по коже, снова настороженность. Он никогда не называет меня Сэмми. Только малышка. – Я так чертовски тверд для тебя, что это причиняет боль, – говорит он, глядя на меня с ослепительной силой.

Я подавляю улыбку, теребя его молнию, ткань натянута до предела. Когда я осторожно расстегиваю ее, освобождаю его член, на кончике блестит капля спермы. Я крепко сжимаю его одной рукой, проводя пальцем по кончику свободной рукой. Я не отрываю взгляда, поднося палец ко рту и слизывая с него соленую жидкость.

Печаль. Опустошение. Потеря.

Он вжимает пальцы глубже, боль усиливается, но остается приятной. Словно он цепляется за меня изо всех сил и ускользает.

Я улыбаюсь, и его взгляд точно так же переключается с печали и покорности на голод и господство.

– Ты дразнишь меня, – говорит он, с силой приподнимая мои бедра.

Он оставляет одну руку на моем бедре, а другой отодвигает мои трусики в сторону и направляет свой член к моему центру.

Я так возбуждена. Печаль – отстой. Никогда не бывает человека более уязвимого, чем, когда он находится под вами, обнаженный, незащищенный и готовый вот-вот кончить.

Я все это вижу. Я вижу сквозь его фасад, его контроль, смотрю прямо в темноту самой его души. Я вижу шрамы, которые я оставила на его холодном мертвом сердце, на той крохотной части, которая способна заботиться о его собственном потомстве. Первобытный человеческий инстинкт, который живет внутри него, несмотря на его ненависть, несмотря на его жалкую извращенность. Он прижимает меня к себе, наполняя меня полностью и до боли, и я не могу не стонать.