Оксана Сергеева: Мажарин [калибрятина]

Тяжело лязгнули замки, и как-то тяжело у Стэльмах забилось сердце. Если бы Мажарин

только знал, как трудно ей дался этот на первый взгляд

бесшабашный и необдуманный поступок. Но Сергей не знал. Откуда? Он смотрел ей в глаза

и чего-то ждал. Наверное, первого шага от нее, какого-

то действия или слова. Ждал высокомерно, с холодком в глазах.

— Мажарин, смилуйся. Я не умею инициативничать. Не умею себя предлагать.

— Сами берут? — бросил намеренно грубо.

Не привык, чтобы девки такие вот спектакли устраивали. Ничего такого он еще не сделал,

чтобы ему нервы на прочность проверять.

Маринка на миг остолбенела от его слов. Потом ее взгляд забегал по комнате, словно она в

мыслях уже собиралась убежать. Мажарин перехватил и

этот бегающий взгляд, и ее саму, преградив дорогу к входной двери.

— Выпусти.

— Передумала?

— Передумала. Не надо нам этого. Я ошиблась.

— Поздно.

Но Марина всё же самоуверенно попыталась оттолкнуть Сергея и протиснуться к двери. Это

лишь рассмешило его. Он схватил ее за плечи и

поволок в спальню.

— Серёжа, ты охренел совсем…

— Охренеешь тут с тобой…— рыкнул Мажарин, и она поняла, что он очень зол на нее. Злее,

чем ей поначалу представилось.

Даже не пытаясь быть нежным или хотя бы аккуратным, он повалил Стэльмах на кровать,

придавив своим телом. Она тяжело задышала под ним. И

вся затряслась.

— Я вспомнила… ты меня вот так же вчера домой приволок.

— Ну, развлекуху мне устроила, а то я забыл уже, когда в последний раз вот так пьяных

девок на себе таскал.

— А еще я сказала, что красив ты, как бог, а живешь в дерьме…

— Угу, и секса у нас с тобой не будет, и быть тебе со мной нельзя. Что ж ты тогда ко мне

сегодня приехала? Сама.

— А потому что дура, — отрывисто прошептала Марина.

— Не знаю я еще, не понял, дура ты или сука первоклассная, но хочу тебя страшно. Поэтому

сейчас сдеру с тебя все шмотки и затрахаю до потери

пульса. — Поцеловал ее, а она укусила его за губу. Не сильно, а только раззадорив. — Я не

раздел тебя вчера именно поэтому. Побоялся не

сдержаться. Сейчас точно скромничать не буду, можешь не переживать.

Мажарин не преувеличивал. Зная, что не справится со своим влечением, завернул ее в

одеяло, как в кокон, чтобы не касаться ее тела. Слава богу,

Маринка спала мертвым сном, не прижималась к нему, не вертелась и практически всю ночь

пролежала в одном положении.

— Даже не сомневаюсь, — хмыкнула она, чувствуя, как горячо и мокро становится между

ног. От слов. От губ его, находящихся в миллиметре от

ее. От обжигающего щеку дыхания...

Не поцеловались они, а сцепились в яростном поцелуе. Он подавлял Марину, кусал, пока она

наконец не стала мягкой под ним и податливой.

— Расслабься… — Поцеловал шею и зашептал на ухо: — Ну, расслабься, Мариша… хорошо

же будет. — Сплел их пальцы, закинул руки за голову,

распластав ее на постели.

Горячая судорога прошла по телу. Она уже расслабилась под ним, выгнулась навстречу.

Перестала сопротивляться и отвечала ему. Целовала по-

другому. Сладко. Вкусно.

Бывает страсть, затмевающая разум, но обычно подогретая алкоголем или другим драйвом.

Но у них со Стэльмах чистая, без допинга и примесей.

Оба они трезвые. И вчера были, когда первый раз увиделись. Но столкнулись, прикоснулся к

ней руками, в глаза посмотрел, и что-то в голове

щелкнуло, что-то с ним начало происходить. И никому этого не объяснишь, даже себе. Одно

успокаивало: с Маринкой творилось то же самое. С

ума они вдвоем сходили.

Приподнявшись, Сергей стал расстегивать пуговицы на ее рубашке, но у него не хватало

терпения. И через голову не снимется, узкая…

— Не могла футболку надеть?

— Руки убери, а то сейчас все пуговицы мне поотрываешь. — Облизнув вмиг пересохшие

губы, Маринка стала сама снимать рубашку. Пальцы не

слушались. Да и плевать. Меньше всего ее сейчас волновало, что как-то не так она выглядит

или как-то не так себя ведет. Было у Стэльмах такое

чувство, будто она Мажарина когда-то знала, но давно не видела и теперь страшно

соскучилась. Поэтому всё у них так быстро. До неприличия.

Увиделись раз — и в кровать.

Всё в нем ей нравилось. И сам он, его манеры и поведение, мелкие, казалось, незначительные жесты. То, как говорил, как улыбался… как

раздевался… Охренеть, какое у него тело!

Как трогал, касался, целовал, нет, ей не нравилось. Она от этого дурела. И боялась. Хотела и