Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

Морячок плыл прямо на нее.

Вот он причалил. Тяжело спрыгнул на песок. Потянулся дрожащей рукой к левому ботинку. «Беретта», — прошептала Эмили, и глаза ее заметались по песку. Ведерко со льдом! Морячок, сжимая в руке черную стреляющую машинку, приближался, задумчиво разглядывая Джима. Эмили бросилась вперед и выплеснула воду из ведерка прямо в лицо покорителю морей. Тот, схватившись ладонями за лицо, глухо заматерился и упал. Сегодня ему так не везло!

«Эмили, скорей!» Джим, Адо и Хана быстро усаживались в машину, толпа бразильцев с гиканьем и свистом за ними гналась. Эмили, расплескивая воду из ведерка, бросилась к ним. Тяжело дыша и увязая в песке, она бежала навстречу толпе. Черная тень настигающих уже падала к ее ногам, когда Джим, схватив ее на руки и швыряя ведерко в толпу, втискивал Эмили в машину. Взревев, «мерседес» заскользил колесами в горячей жиже и резко рванулся вперед. В стекла полетели камни, на крышу кара взлетел мулат и, не удержавшись, скатился вниз с диким воем.

Толпа отдалялась, отдалилась, навсегда скрылась из глаз.

«Мерседес» мчался по автостраде. В глухой, взрываемой лишь светом фонарей, черноте тоннеля немка разрыдалась. Адо тихо гладил ей руку. Эмили молчала, испытывая чувство страшной неловкости. Невольно, случайно, она подглядела чужую жизнь... сквозь разорванное платье как в замочную скважину. Больше всего на свете ей хотелось сейчас выйти из машины, упасть на землю ничком и плакать. Плакать, как маленькая девочка, которая никогда не знала и не желает знать о том, что писатели называют «семейной трагедией», когда двое, запертые в семью, как в мчащуюся в тоннеле машину, мучают друг друга и мучаются сами — без любви, без надежды, прикованные друг к другу лишь общей бедой.

Как страшно!

«Я никогда не выйду замуж, — думала Эмили, — я не хочу и боюсь этой страшной зависимости от чужого тела и своего темперамента. Боже мой... эти двое когда–то любили друг друга... им было легко вместе, а потом... что случилось потом? И этот Джим... как он мог тогда в ресторане выдумывать для меня эти дурацкие тесты... разве можно так вторгаться в чужую жизнь? Нельзя нельзя!»

Машина вылетела на автостраду. Эмили искоса поглядела на Уидлера. Он усмехался, глядя неподвижно перед собой. Эмили почувствовала раздражение.

— А можно остановить машину? — наклонилась она к Джиму.

— Нельзя, — прошептал он, щекоча ей ухо губами. Она сердито отодвинулась.

Похоже, Хана просила своего мужа о том же. Он покачал головой.

— Отпусти, — тихо проговорила немка и робко коснулась его плеча. Он рывком сбросил ее руку.

Хана снова заплакала, стараясь — безуспешно — стянуть куски разорванной материи на груди.

— Не надо, — обернулся к ней Джим, — не надо прикрываться.

Он глядел на нее в упор, серьезно, печально и нежно.

— Я хочу посмотреть на тебя, — продолжал Джим своим мягким, звучным, завораживающим голосом.

— Ты ведь этого хочешь, не так ли, Хана?

Она благодарно взглянула на него. Губы ее искривились в улыбке. Немка безвольно опустила руки, обнажая грудь.

— У тебя идеальная кожа, — ворковал Джим. — Прекрасная грудь. У тебя замечательный, плоский, упругий живот. У тебя никогда не было детей, да?

Это был не вопрос, скорее — утверждение. Немка, продолжая страдальчески-благодарно улыбаться, кивнула головой.

Джим перевел свой взгляд на Адо. Глаза его стали еще печальнее, голос сместился на октаву ниже.

— Да, Адо, — согласился он с невидимым собеседником, — посмотри на свою жену. Она прекрасна. Тебе повезло. Береги свое счастье. И забудь о том, что так разозлило и потрясло тебя.

Глаза Адо сверкнули и тут же погасли.

— Ты застал ее с другим мужчиной? — и снова вопрос Джима звучал так, словно в нем уже содержался ответ.

Немец опустил голову.

— Ты видел ее в объятиях соперника, — говорил Джим, — и ты видел, что ей это понравилось. Она сама сказала тебе об этом. Так начались твои беды, не правда ли?

Эмили, сжавшись, слепо глядела в окно.

— Ты наказываешь не за измену, а за то, что ей было хорошо с другим?

Адо молчал, тяжело дыша.

— Ты застал их, когда они были вдвоем. Его рука лежала у нее на колене. Она выглядела счастливой. Она смеялась. А ты давно не слышал ее смех, так?

Адо молчал. Хана улыбнулась мечтательно.

В голосе Джима зазвучали прокурорские нотки.

— Или его рука лежала на ее груди? В этом дело, да? Так все случилось, Адо?

Адо прохрипел что–то невнятное.

Джим взял его за руку и приложил ее к груди Ханы. Медленно, нежно провел его рукой по груди.