Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Хорошо, — успокоился Джон. — Теперь, пожалуйста, раздвинь ноги.

— Зачем?! — она опять стала испытывать неловкость.

— Раздвинь ноги! — тоном приказа произнес он. — Да никто не смотрит! Вы ведь не смотрите, верно?

Старушка с ужасом глядела на Элизабет. Та опять рассмеялась.

— Так мягко? — он провел ладонью по ее ляжке. — И мне мягко. Хорошая постель, — с удовлетворением отметил Джон. — А так хорошо? А так? А если...

Элизабет, покраснев и часто дыша, вскочила с кровати.

— Так значит, в пятницу? — Джон, смеясь, тоже поднялся с постели.

— В пят... нет, в четверг. — Старушка взяла себя в руки и с достоинством отчеканила: — Я лично гарантирую, что товар будет доставлен вам в четверг.

Ответом на ее слова был бешеный визг Элизабет.

— Что с тобой, милая? — удивленно спросил Джон. — Она у меня очень впечатлительная, — объяснил он вздрогнувшей продавщице. — Редко видит дорогие вещи. А кроватей вообще почти не знает. Все, знаете, по люкам шляется да по помойкам... Надо отучать. Так, значит, в четверг? Пойдем, милая.

На лестнице Джон чуть не согнулся пополам от сильнейшего удара локтем. «А будешь щипаться, сволочь, — горячо зашептала ему Элизабет, обвивая шею и целуя его в щеку, — я тебе все яйца оторву!»

На улице мелкий дождь смешивался с крупным снегом.

Кровать доставили в четверг. Джонни, как ни странно, сумел проспать три ночи, во время которых под ним ничего не тикало, хотя Элизабет, не удержавшись от соблазна и привыкнув к его иронической манере поведения в постели, нет-нет и начинала тикать, оказываясь под ним: «Тик-так, тик-так, хочешь кончить — делай так!»

В половине шестого вечера молодой негр с каннибальской наружностью, взыскующей расовой дискриминации, позвонил в дверь и не без ехидства доложил, что кровать находится внизу.

— Заносите! — лаконично распорядился Джонни.

Элизабет, в его белых носках и халате, (правда, уже красном, не таком длинном и приобретенном специально для нее), стояла сзади. Не удержавшись, она показала негру язык. Негр хмыкнул и вскоре вернулся с напарником и кроватью. В сложенном виде она казалась меньше, уютнее, и представить ее почти бескрайней, какой она выглядела в понедельник, в магазине, было сложно.

Негры установили кровать рядом со старой, на которой Джонни только что сидел, снимая носки и рассказывая Элизабет, что он намерен на этот раз предпринять. На этот раз ему хотелось взять ее сзади, и она не имела ничего против, но теперь, когда две кровати заняли почти всю комнату и образовали сексодром, нельзя было исключать, что Джонни захочется взять ее на бегу, после игры в догонялочки на четвереньках. Элизабет подумала, что если она будет избегать его притязаний, убегая достаточно быстро, ей, глядишь, удастся склонить его к гораздо более симпатичному варианту, когда он сначала долго целовал ее живот и — фигура умолчания, — а потом оказывался сверху, и можно было видеть его лицо. В таких размышлениях она рассеянно смотрела на установку кровати и не замечала взглядов негров, которые явно думали о том, что предстоит хозяевам после их ухода, а потому не торопились уходить, явно желая отсрочить чужое удовольствие.

— Что, хороша? — спросил Джонни, показав головой на Элизабет.

— Наша фирма гарантирует качество, — откликнулся тот, что стоял спиной, укладывая пружинный матрас.

Джонни расхохотался.

— Слышишь, Элизабет? Их фирма гарантирует твое качество. Интересно, откуда они знают. Когда тебя доставили, я что–то нс заметил фирменного знака. А ну, показывай, где ты его прячешь?

Он распахнул на ней халат, прежде чем она успела что–либо сообразить и, следовательно, предпринять.

— Здесь? Или здесь?

Что он делает? При них? Господи! Зачем? Или ему так необходимо делать ее любовь посмешищем для всех и вся?!

— А может быть, здесь?

Она не знала, смеяться ей или плакать. Дать пощечину или подыграть в шутке. Она выбрала второе. В крайнем случае, перед собой всегда можно оправдать эту недостаточную решимость: человек — это то, что он сам о себе думает. Если не считать себя униженным, унижения действительно не произойдет.

— Это секретное клеймо, — сказала она. — Оно внутри. И потому вполне могло отпечататься у тебя на том месте, которым ты обычно проверяешь качество.

Блестящий ход! Он был явно ошарашен. Она расстегнула его брюки, приспустила трусы и нежными пальцами извлекла на свет второе «Я» Джонни. Это было, собственно говоря, подлинное второе «Я», поскольку Джонни ласково называл его Эндрю — его любимое мужское имя — и в ответ на ее упреки в бабничестве и безумии неизменно отвечал: