Морган Мэтсон - Лето второго шанса

– С днем рождения, дорогая, – произнесла мама, обнимая меня. – Я решила, что следует устроить его тебе второй раз, – прошептала она, и я улыбнулась, хотя была так тронута, что едва не заплакала.

– Спасибо, – прошептала я в ответ. Мама провела рукой по моим волосам и отвернулась к столу.

– Торт! – воскликнула она. – Налетайте, ребята.

Я обвела глазами собравшихся, хотя знала, что Генри среди них не окажется. И только убедившись, что его действительно нет, почувствовала, как сильно мне его не хватает. Я сделала шаг к столу. Поздравление на торте было выведено почерком Генри. Мама стала раздавать гостям тарелки, и я заметила рядом со столом два небольших контейнера с мороженым, купленным в «Джейн». Даже не взглянув, я знала, что оно малиновое с кокосом.

– Мам, – небрежно спросила я, – откуда мороженое?

– Его доставили вместе с тортом, – ответила она. – Так настоял Генри. Он сказал, что мороженое подчеркнет вкус торта. Так мило с его стороны, правда?

– Да, – подтвердила я и взяла кусок, на котором оказалась первая буква моего имени. В горле встал ком. – Действительно мило.

Лето заканчивалось. Это было заметно не только по тому, что дни становились все короче, но и по состоянию здоровья отца. Периоды бодрствования и ясности сознания наступали у него все реже. И больнее всего мне было видеть, что отцу с его громким голосом, привыкшему выступать в суде, стало трудно разговаривать. Теперь он еле подыскивал слова, чтобы выразить свои мысли.

Мы по очереди дежурили у его кровати, пока он бодрствовал. Джелси тараторила без умолку, будто пыталась рассказать ему все за один присест. Уоррен усаживался рядом, и судя по тому, что мне удавалось подслушать, они обменивались рассказами о знаменитых судебных делах. Брат в таких случаях говорил больше, чем отец. Дедушка вслух читал отцу газету, обычно раздел с забавными происшествиями.

– А вот это, Робин, тебе понравится. Послушай, что случилось вчера в Харисбурге, – говорил дедушка, и его голос, такой похожий на прежний голос отца, был слышен по всему дому.

Оставаясь с отцом, мама не утруждала его разговорами. Иногда я слышала, как они обсуждают денежные дела и планы. Но большей частью мама просто держала папу за руку и внимательно разглядывала его в лицо, как будто пытаясь запомнить родные черты, которые скоро уже не сможет увидеть.

Когда наступала моя очередь сидеть с отцом, мы продолжали задавать друг другу вопросы, как во время наших многочисленных совместных завтраков. Но теперь отец не хотел рассказывать о себе, ему было интересней узнавать обо мне.

– Скажи, моя дорогая Тейлор, – спрашивал он, и его голос был как на одной из тех старых пластинок, – когда ты была счастливее всего? – И я старалась ответить так, чтобы переиначить вопрос, но у него всегда был наготове следующий. Что я думаю о профилирующих дисциплинах в колледже? Какие места я хотела бы посетить? Как я хочу прожить свою жизнь? Какой ужин мне понравился больше всего?

Иногда я не могла ответить на вопрос и плакала, и тогда мы начинали слушать его пластинки. Теперь я знала их все: Джексон Браун, Чарли Рич, «Лед Зеппелин», «Иглз» – косматые парни, которых по-прежнему не любил дедушка. Музыка и вопросы продолжались, и пока у нас еще было время, я пыталась рассказать отцу, какая я и кем надеюсь стать.

Все это время пес отказывался покидать свое место под больничной кроватью. В конце концов мы перенесли туда его миски с водой и едой, хотя Роберто, более других медицинских работников стремившийся следовать предписаниям, беспокоился насчет микробов. Дэви по-прежнему заходил дважды в день, и пес позволял вытаскивать себя из-под кровати и выводить на короткую прогулку. Все остальное время Мерфи оставался рядом с отцом.

Я наконец сдалась и согласилась спать на раскладной кровати, поскольку вообще почти не спала. Медицинские работники привыкли к моим ночным появлениям и только кивали мне, когда я пробиралась на крыльцо. Иногда не спал и дедушка и сидел со мной, пока я разглядывала звезды. Моя жизнь рушилась, и только небо над головой, казалось, оставалось неизменным. Если дедушка уходил спать, то оставлял мне телескоп в наведенном положении. В конце августа ожидался звездопад и, по его словам, наблюдение за звездами в это время обещало быть очень интересным, поэтому я подолгу смотрела в небо.

В те ночи, когда мы с дедушкой не наблюдали звезды, я плакала и уже не пыталась себя останавливать. Перед отцом и окружающими все мы старались держать себя в руках, но ночью, в одиночестве, мне вспоминались события дня, и я, сидя на террасе, плакала. И хоть я знала, что глупо так реагировать на происходящее, но также понимала, что это единственное, что я могу сделать. Я плакала, пыталась придумывать каламбуры, которые заставили бы отца лишний раз улыбнуться, и смотрела на звезды.