Алана Инош - Певчее сердце

Выкарабкивалась она из этого тёмного, сырого колодца отчаяния долго, не чувствуя особой причины жить дальше. Это особенно трудно — пытаться выжить, если не знаешь, зачем. Просто так? Она не могла просто так. Ей нужен был смысл, и Борис Михайлович его нашёл.

Он привёз Марию в детский онкологический центр. Там лечились и дети постарше, и совсем малыши, и наличие у них страшной, убийственной болезни рвало сердце в клочья. Сквозь горько-солёный ком в горле пробивался к небу вопрос: «Господи, они-то в чём провинились? За что Ты их так?!» Небо молчало в ответ.

— Маша, если ты не можешь найти причину жить и работать ради себя, работай ради них, — сказал Борис Михайлович. — На лечение всегда нужны деньги, много денег. Подари этим малышам жизнь. У многих из них есть шанс вылечиться, но у родителей часто не хватает средств. Ты можешь помочь. Кого-то — спасти, кому-то хотя бы облегчить страдания. Ты искала смысл? Вот тебе вариант. Подумай, а завтра скажешь, что ты решила.

В глазах Марии стояли слёзы.

— Борис Михайлович... Так вы не только музыкальные проекты финансируете?

— Делаю, что могу, — сдержанно улыбнулся тот. — Предлагаю тебе присоединиться.

Решение, которое Мария приняла, угадать несложно. Перед её мысленным взглядом стояли глаза этих ребят, обращённые на неё с надеждой. Если она будет продолжать валяться в постели, во власти хандры и неразрешимого вопроса «быть или не быть?», вполне может случиться так, что вскоре родители будут плакать на их могилках. Если она не вытащит себя за волосы из болота, так и случится. От неё зависела их жизнь. Нужно было действовать, и как можно быстрее.

Её первый после болезни концерт состоялся спустя две недели после этого разговора. Почти все заработанные средства были отправлены на лечение детей, а себе Мария оставила только на самое необходимое — концертные платья, еду и прочие бытовые нужды. Врачи считали, что она не долечилась, но Мария думала иначе. Она долечивала себя работой и этим новым смыслом, подсказанным ей Борисом Михайловичем.

Эта совместная цель сближала их всё больше. Мария испытывала к этому человеку огромное уважение, тёплую благодарность, а в его глазах видела ласку, от которой становилось и хорошо на душе, и вместе с тем как-то не по себе. Её подозрение подтвердилось: Борис Михайлович сделал ей предложение стать его женой.

И она не нашла в себе сил сказать «нет», зная, что его огорчит отказ. Он слишком много сделал для неё, чтобы она могла позволить себе оказаться такой неблагодарной дрянью.

Взрослые дети Бориса Михайловича приняли его брак в штыки. Они считали, что Мария вышла за него из-за денег, а у неё не было ни сил, ни желания что-то им доказывать. Так же считала и бывшая тёща, мать его покойной первой жены, и его старшая сестра. Дети и другие родственники жили отдельно, но семейные встречи всё-таки случались и каждый раз становились испытанием для нервов Марии. Враждебность и холодность новых родичей изматывала, хоть в открытую фазу конфликт и не переходил.

В интимной близости с мужем Марии мерещилось что-то кровосмесительное: в нём она видела прежде всего отца, старшего друга, покровителя. Но она предпочитала молчать и по возможности избегать этой стороны отношений. У неё был уважительный предлог — работа, в которую она была погружена почти двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Она уже не боялась снова заболеть от перенапряжения, такой интенсивный рабочий график только радовал её. Борис Михайлович тоже был занятой человек. Однажды, когда они поздно вечером, вернувшись с работы — каждый со своей — легли в постель, он, поцеловав её в висок, сказал:

— Прости, Машенька, что-то я устал сегодня... Да и в таком я уже возрасте, когда больше ценишь дружбу и душевную близость, нежели интимную. Спокойной ночи, моя хорошая, отдыхай как следует. А то скоро с ног валиться начнёшь.

Скоро его дыхание стало ровным, сонным, а Мария ещё долго лежала, думая над его словами. И не знала, что чувствовать — виноватое облегчение, грусть, благодарность? Или, может, всё сразу?

Обретя цель работы, она окунулась в неё с одержимостью маньяка, но в то же время стала очень дисциплинированной. В ней проснулась страсть к планированию жизненного и рабочего распорядка. Её день был заполнен массой дел, встреч, мероприятий; она ездила с концертами, пела в классических спектаклях, судила конкурсы, записывала альбомы, основала фонд помощи больным раком детям и лично контролировала его деятельность... В её напряжённом графике на сон оставалось четыре-пять часов, а иногда она обходилась и тремя, но усталости не испытывала, чувствуя себя вполне выспавшейся. Это был какой-то бешеный подъём, рабочий и эмоциональный. В её жизни не осталось ни времени, ни места тоске и хандре. Едва проснувшись утром, она подносила к глазам органайзер со списком дел и за чашкой кофе лелеяла в себе клокочущее, радостное предвкушение. Как пловец на старте, готовый кинуться в воду, она нетерпеливо ждала начала рабочего дня и улыбалась, представляя себе, как она сейчас нырнёт в этот водоворот и победоносно справится с ним.