Марина Буторина - Полуночники [СИ]

— О тебе тоже, — заверяет она тоном, не оставляющих сомнений: она все о нем знает.

На это Кайло лишь ухмыляется, но как-то невесело, отводит взгляд и все-таки делает шаг назад, приваливаясь спиной к противоположной стенке лифта.

Дышать становится будто легче, когда он вот так не нависает над ней.

Теперь, когда он от нее отстал, Рей против воли, но потворствуя своему упрямому любопытству, украдкой косится на Кайло. Она его, конечно, часто встречала, но по-настоящему никогда не рассматривала.

Его необычное лицо притягивает взгляд. Хочется рассмотреть все детали и разгадать загадку совершенства, кроющегося в несовершенстве форм.

У него темные, непроницаемые глаза, высокие скулы, крупный нос с благородной горбинкой и… мягкие губы.

Она стремительно отводит взгляд, чтобы не быть пойманной на своем наблюдении, и если прежде Рей не знала, какой она находит его внешность, то сейчас осознает: если отвлечься от того, что она про него слышала, и посмотреть на Кайло непредвзятым взглядом, то ей нравится то, что она видит.

Перед ней действительно симпатичный мужчина.

Совершив это открытие, Рей тут же оказывается в какой-то нелепой ловушке, потому что выкинуть факт его привлекательности из уравнения неприязни к нему не получается, как ни крути. Все, что она скажет и сделает, тут же приобретет двойной смысл и дополнительный оттенок — вести себя естественно уже не получится.

Рей начинает злиться на саму себя. Неужели ее смущает его привлекательность? Не такая уж она и дуреха. Ей каждый день приходится иметь дело с красавцем По, но она же не теряет рассудок, когда остается с ним один на один в его кабинете.

«Просто лифт слишком тесный», — решает она про себя и крепче сжимает руки на груди.

«Кто слышал плеск темнеющей волны,

Тот знает, как слепящ последний луч за кромкой океана.

Ты — тот же луч, мои глаза к огню обращены,

И я ослеп, в твоей сияющей красе не нахожу изъяна.

То пожираем я бушующим огнем,

То тлеющие угли жару в сердце не дают угаснуть.

Темнейшей ночью ли, светлейшим днем

Гореть тобой не избегаю я соблазна.

Смотри же на невольный след, оставленный на мне,

Ты — повод радости моей, причина всех моих несчастий.

Все в мире о тебе — вдвойне, втройне,

И в этом чувстве я — сухая ветвь, покорная пожара власти.

И будь я проклят, если не любовь оно.

Мое нутро уже все сожжено».

Хакс медленно переваривает прочитанное, но у него есть сомнения на счет того, сможет ли его мозг усвоить полученную информацию.

Сонет.

Сонет в блокноте Рена.

Сонет в блокноте Рена, написанный Реновской рукой.

Он читает надпись внизу страницы. Там стоит дата и приписка «Моей мусорщице».

Нахер.

Хакс отдергивает пальцы. Он только что вляпался в интимное Реновское. А он не хочет иметь ничего общего с его темными и, очевидно, невероятно извращенными глубинами души.

Но потом он все же берет блокнот в руки и пролистывает его от первой страницы до той самой записи, которую только что прочитал. Тот исписан стихами почти на треть, если не считать уймы вырванных страниц.

С одной стороны, это разочаровывающее открытие. Хакс серьезно был настроен, что узнает нечто по-настоящему важное и ценное.

С другой… приоткрытая завеса тайн Рена, который застрял, словно кость в Хаксовом горле, с того самого момента, как был официально трудоустроен в «Сноук Энтерпрайзис», — это повод как минимум изучить эти тайны получше.

Хакс тянется к своему столу за смартфоном, а затем, настороженно поглядывая на дверь и прислушиваясь к каждому шороху в коридоре, начинает методично фотографировать страницу за страницей.

В конце концов, сонеты неплохи. Будет интересно почитать на досуге.

В напряженной, практически осязаемой легким зудом на коже тишине проходит минут десять-пятнадцать.

Кайло больше не заговаривает с ней, застыв на своей половине и даже не шевелясь, но теперь Рей чувствует, что вот-вот не удержится и ляпнет что-то вроде: «Зачем ты так со своей семьей?» или «Тебе не жалко своего отца?», или еще более нелепую версию: «Разве ты не любишь свою маму?».

Если бы у Рей была такая мама, как Лея, она бы любила ее всей душой. Да даже такого дядю, как Люк, любила бы.

Но только ее рот открывается, а в легкие набирается воздух, как лифт вздрагивает и продолжает свое неспешное движение вверх.

Хакс, как обычно, встречает начало рабочего дня в одиночестве.