Татьяна Абалова - Станцуй со мной танго [СИ]

Она смотрела вслед удаляющемуся Леониду, чьи полы расстегнутого пальто раздувал осенний ветер.

«Мои алые паруса», — заводская Асоль глупо улыбалась.

— Глашка, ты знаешь, что такое куни? — голос Сафронова стер с лица подруги улыбку. Ловко увернувшись от собственного букета, который вскользь хлестнул по спине, а не по физиономии, Олежка театрально свел брови к переносице. — Я всегда знал, что ты развратная девчонка. Жаль, что на собственном опыте проверить не смогу. Отныне я занят-с. Упустила ты свое счастье, Глафира Степановна.

Глаша снова замахнулась. Сафронов сделал шаг в сторону и спрятался за склабящимся Василием.

— А я совершенно свободен, — техник с готовностью раскрыл объятия. — И являюсь супер-мастером по куни.

— Идиоты, — Глафира резко развернулась, достала из шкафа с лабораторными склянками дежурную вазу для цветов и пошла к раковине.

Сафронов, продолжая, словно щит, удерживать перед собой техника, двинулся следом.

— Я хотел тебя просветить, а ты обзываешься, — обиделся Олежка, стараясь перекричать шум воды. — Теперь я знаю, что случится с тем китайцем, который скажет тебе «куня». А это всего лишь на их тарабарском языке означает «девушка». Вась, прикинь, как гордый представитель желтый расы удивится, когда он к ней с лаской, а она его по морде?

— Гы!

— Курва…

— Сафронов, я тебя убью, — Глаша оторвала взгляд от цветов, которые задумчиво поправляла в вазе.

— Вот опять ты со своими угрозами! А курва — простое китайское слово, которое означает «лукавый, лицемерный». Ну, а сейчас, Глазунова, я открою тебе великую истину, которая поможет выжить на чужбине. Ты, наверное, не раз слышала, как наш Василий, — тут Сафронов похлопал техника по плечу, — говорит: «Пойдем, братан, почифаним»?

— Ага! — подтвердил Вася.

— Так вот «чифань» — в прямом смысле «кушать». Стоит тебе произнести «чифань», и любой китаец поймет, что ты хочешь есть. Скажи мне спасибо, Глашка, иначе так и пропала бы среди миллиарда аборигенов.

— Олег, а что здесь происходит? — у дверей стояла Виктория.

— Милая, пойдем почифаним? — Олежка ловко развернул свою невесту и, хватая с вешалки куртку, повел по направлению к заводской столовой. Воздух разорвал гудок, зовущий на перерыв. Точно такой же сигнал завершал обеденное время и рабочий день. Скворцов не стал убирать особую гордость старожилов, помнящих далекие времена, когда заводской гудок будил еще их бабушек — как раз в ту пору, когда они были комсомолками.

Вечером посыльный принес из городского офиса папку с документами, где Глафира обнаружила свой загранпаспорт. Она смотрела на визу, на которой из угла в угол змеилась Великая китайская стена, и никак не могла понять, как ее паспорт оказался в отделе кадров.

— Мам, а я еду в Китай. Вечером во вторник. Ага. Сама не ожидала. На… Ах, вот. На десять дней. Нет, чувствую себя хорошо, — Глаша прижимала телефон к уху и рассеянно двигала вешалки с одеждой. — Я посмотрела, холодно только в Пекине, на Хайнане вечное лето. Это остров. Его еще называют китайскими Гавайями. Представляешь, вода в море двадцать семь градусов. Теплынь.

Рука дотронулась до мягкого трикотажа красного платья. Оно висело на вешалке криво, словно его засовывали в шкаф торопливо.

— Мам, это ты перевесила красное платье? Ну, такое, с закрытым горлышком и молнией на спине. Не знаю, может оно упало, а ты его подняла… Вообще шкаф не открывала? Странно… Я точно помню, что убрала его в самый дальний угол, — Глаша немного послушала, что говорит мама. — Позови папу.

Глафира сняла платье с плечиков, села с ним на диван.

— Пап, привет. Ты зачем брал мое платье? Нет, это не глупости. Мама видела, как ты занес с улицы что-то красное. Нет, в пакете точно было не мясо… И не морковка… И потом, так коряво повесить на плечики могут только мужчины. Плохой из тебя конспиратор. Хоть бы убрал на прежнее место. Да-да, я дочь мента. Говори… Папа, хватит выдумывать. Какие сюрпризы? Когда это ты сам покупал мне одежду? Ладно. Дай маму.

Глаша прижала платье к лицу. Подышала.

— Мам, он юлит. Здесь точно дело не чисто. Не давай ему кушать, пока не сознается, куда ходил с моим платьем. Это важно. Тебе самой не кажется его поведение странным? Врет, выкручивается. Только утром кормить будешь? Ладно. Я потерплю. И я тебя люблю. А папу нет. Так и передай ему.

Скомкала платье и отбросила от себя.

— Совсем с ума сошла, — прошептала Глаша, глядя на повисшую красной кляксой вещь. События сегодняшнего дня кого угодно могли повредить умом. Лишающий речи взгляд директора, его волнующий шепот «Вы здесь!», такие… такие… тесные объятия и жадный поцелуй. И запах… Тот самый, что не давал покоя, возвращая мысли к августовской ночи. Как бы это глупо не звучало, Глафира готова была поклясться — платье пахло Скворцовым. Она потянулась за платьем. Прижала к лицу и вдохнула. — Нет, я совсем сошла с ума…