Николас Спаркс: Каждый вдох [litres]

Конечно, Ким знала, чем Тру зарабатывает на жизнь, но полагала, что с появлением ребенка он найдет работу, на которой не придется пропадать в буше по нескольку недель. Однако муж продолжал работать гидом. В итоге Ким с кем-то познакомилась, и их с Тру брак закончился меньше чем через пять лет. Ни с той ни с другой стороны обид не было. Более того, после развода отношения даже улучшились. Всякий раз, когда Тру заезжал за Эндрю, они с Ким некоторое время сидели за столом и беседовали как старые друзья. Она снова вышла замуж и родила дочь, а недавно по секрету сообщила Тру, что опять беременна. Ее муж Кен работал в финансовом отделе «Зимбабвийских авиалиний», носил костюм и вовремя приходил домой к ужину. Ким о таком всегда мечтала, и Тру был только рад за нее.

Что касается Эндрю…

Сыну уже исполнилось десять лет, и он являлся единственным положительным итогом этого брака. Судьбе было угодно, чтобы Тру вскоре после рождения Эндрю переболел корью, оставшись в итоге бесплодным, но ему никогда и не хотелось второго ребенка. Эндрю ему было более чем достаточно. Именно из-за сына Тру делал крюк до Булавайо, хотя мог сразу отправиться на ферму. Кареглазый блондин Эндрю внешне походил на мать; стены комнаты Тру были оклеены десятками рисунков с портретами сына. Со временем к ним прибавились фотографии: почти при каждой встрече Ким отдавала бывшему мужу увесистый конверт. Разные образы Эндрю, соединяясь в единое целое, смотрелись на стенах совершенно необычно. Хотя бы раз в неделю Тру делал зарисовки увиденного в буше (обычно это было животное), но чаще всего изображал себя и сына, стремясь запечатлеть в памяти очередную встречу.

Совмещать семью и работу было трудно, особенно после развода. По шесть недель, пока Тру находился в буше, Эндрю жил с матерью, и отец в его жизни отсутствовал: ни звонков, ни приездов, ни спонтанного матча в соккер, ни походов в кафе-мороженое. После на две недели Тру забирал сына и исполнял роль примерного родителя. Эндрю жил в его доме в Булавайо, Тру возил его в школу и из школы, собирал ланч, готовил ужин и помогал делать уроки. По выходным они занимались тем, чем хотелось Эндрю. Тру даже удивлялся, как можно так сильно любить своего ребенка, пусть он, отец, и не всегда рядом, чтобы это доказать.

Справа в небе кружили грифы – наверное, ищут остатки ночного пиршества гиен или свежую падаль. В последнее время зверям приходилось туго: страну поразила очередная длительная засуха, и водоемы в этой части заповедника пересохли, что неудивительно: сравнительно близко к западу, в Ботсване, лежит огромная пустыня Калахари. Оттуда пошли легендарные бушмены, язык которых считается самым старым из живых языков и со своими отрывистыми щелкающими звуками кажется чужому уху чем-то инопланетным. Хотя бушмены почти ничего не имеют в материальном плане, они смеются и шутят больше, чем представители других народов. Остается лишь гадать, сколько еще бушмены смогут вести привычный образ жизни. Новые веяния добрались и досюда: правительство Ботсваны готовит закон, обязывающий всех детей в стране, включая маленьких бушменов, обучаться в школах. Тру опасался, что это приведет к утрате уникальной культуры, просуществовавшей не одну тысячу лет.

С другой стороны, Африка постоянно меняется. Тру родился, когда Зимбабве еще была частью британской колонии Родезии, и застал гражданские волнения. Он был подростком, когда Родезия раскололась на две части, ставшие суверенными государствами Зимбабве и Замбия. Как и в ЮАР, которую большинство цивилизованных стран сделали изгоем из-за апартеида, в Зимбабве основная часть природных богатств и земель находится в руках небольшой части населения, в подавляющем большинстве белых. Тру сомневался, что так будет длиться вечно, однако тему политики и социального неравенства он раз и навсегда решил не обсуждать с родственниками. В конце концов, Уоллсы были частью привилегированной верхушки и, как все привилегированные верхушки, полагали, что заслужили и свое богатство, и привилегии, какие бы жестокие способы ни стояли за накоплением первоначального капитала.

Миновав границу заповедника, Тру проезжал первую из маленьких деревушек, где насчитывалась примерно сотня жителей. Как и лагерь гидов, деревня была обнесена высокой изгородью для безопасности людей и домашнего скота. Тру достал термос и сделал глоток, поставив локоть на край окна. Он обогнал женщину на велосипеде, до отказа загруженном ящиками с овощами, затем пешехода, направлявшегося, вероятно, в соседнюю деревню милях в шести. Тру сбросил скорость и остановился; мужчина, ускорив шаг, нагнал пикап и забрался в кабину. Тру знал достаточно слов на местном наречии, чтобы поддержать разговор. Всего он бегло говорил на шести языках – двух туземных и четырех европейских: английском, французском, немецком и испанском – и не в последнюю очередь благодаря этому был нарасхват у компаний – организаторов сафари.