Айя Субботина - Обман

Ну и вот, пожалуйста, пункт первый: я уже придумала прозвище для нашего будущего ребенка. Это в плюс, хоть Чебурашка…

Я внезапно представляю перед собой того модного актера из космической саги и его… гммм… специфические уши, и мне очень не хочется, чтобы мой Чебурашка был «чебурашкой» по тому же поводу.

Хотя.

Я встряхиваюсь, когда в голову лезет образ Червинского с маленькой Лизой на руках.

Некоторым мужчинам идут дорогие автомобили и рубашки под запонки. Некоторым мужчинам идут кожаные куртки и брутальная щетина. Некоторым идет открытая улыбка и спящий младенец на руках.

Моему засранцу идет быть мужиком, который носит дорогую рубашку с платиновыми запонками под потертую косуху, рассекает городские джунгли на «Порше» и на поворотах обязательно улыбаться спящему в детской переноске младенцу.

Ой, да кого я обманываю? Ему идет все.

Я уныло потягиваю сок и пишу поперек всей колонки «плюс»: Он просто Червинский .

Даже если список его недостатков за час увеличится до размеров новогоднего серпантина, это не будет иметь никакого значения, потому что главное не то, что идет от мозгов.

— Я его люблю, — говорю своей собеседнице и она снова кивает, и заводит пластинку о том, что будь у нее мужчина с таким задом, она бы отпускала его одного только в туалет.

И меня это внезапно невероятно злит. Вернее, пугает, но обычно именно от испуга я злюсь, как пантера.

Почему, собственно, я должна отдавать его в руки какой-то вертихвостке вроде той итальянки? Как там говорят? «Не дам тебя в обиду — сама буду обижать!»

Я спускаю ноги на пол, поправляю волосы и быстро бегу из открытого бара.

На ходу снимаю босоножки, наслаждаясь немного остывшим после полуденного зноя мягким песком. Следы двух пар ног хорошо видны, стоит отойти немного дальше.

Тянутся цепочкой в сторону пляжа, туда, где в серебре лунного света хорошо виден деревянный пирс. А на нем — одинокая фигура в окружении каких-то коробок.

Рыбу он там что ли ловить собрался?

Я немного сбавляю темп, чтобы не выглядеть совсем уж запыхавшейся девицей, которая собирается выпалить ему в лицо, что гналась за ним три дня, чтобы сказать, как он ей не нужен. Не моя фраза, но актуально, если на минутку включить здоровую самокритику.

Пока я с каждым шагом сокращаю расстояние между нами, Марик успевает сесть и свесить ноги, даже немного откидывается назад, опираясь на руки. Такой ответственный момент, а меня разъедает желание узнать, что в тех проклятых коробках, потому что… ну вот задним определителем неприятностей чувствую, что они тут не просто так.

— Вера? — Марик удивленно морщит лоб, замечая меня в паре шагов от пирса. — Ты что тут делаешь?

— Извини, ты не мог бы… — Я прекрасно понимаю, как это выглядит со стороны, но все равно морщу нос и взбираюсь к нему. — Это, случайно, не твое?

— Случайно мое, — кисло улыбается он, и делает приглашающий жест. — Точнее, должно было быть наше, но теперь уже не важно. Так что валяй, можешь все это выпотрошить.

Вот не зря все же чувствовала. Жизнь давно научила: если задница на что-то намекает (и я сейчас не о проблемах с несварением), то нужно ее слушаться.

В первой же коробке гора белого шелка: банты, бутоньерки, ленты. Я, как ребенок, на которого выпрыгнуло конфетти, перебираю все это, удобнее устраиваясь на коленях.

— Зачем тебе все это? — Я делаю вид, что наслаждаюсь ароматом шелковой орхидеи.

— Вообще-то собирался провести гражданскую брачную церемонию, — снова ксилит он. — Ну, знаешь, как вы, девочки, любите: красиво, романтично, мило.

— И с фото в инсте, чтобы все умерли от зависти, — поддакиваю я, и мы в унисон киваем.

Во второй коробке аккуратно сложенные живые орхидеи. В темноте плохо видно, но каждая каким-то странным образом упакована в едва заметную прозрачную колбу с водой.

— А это для букета невесты?

— Нет, это просто цветы. Букет вон там. — Он тычет в сторону дрейфующего в ночном бризе светлого пятна. — Прости, я разозлился и твой букет пал в неравной схватке.

— В следующий раз начинаю вымещать злость на своих туфлях, — себе под нос ворчу я.

А Червинский смеется и задирает ногу, чтобы показать свои босые ступни.

У него даже пятки такие, что хочется, прости господи, жамкать. Откуда в моей голове эта девичья чушь?

В последней коробке белое платье. Не дорогая «бабка на торт» и не мечта кондитера, а что-то легкое, с вышивкой и без претензии. Наверное, если бы я встречала своего капитана «Алых парусов», то непременно в таком платье: шла по берегу, вглядываясь в рассветный туман, и мои волосы пахли бы солеными брызгами.